Жемчужница (СИ)

Вода в аквариуме (свежая, и почему Алана не заметила, как её поменяли?) забурлила и потянулась за бортики, перевалилась на пол огромной неповоротливой массой, которой придать форму не хватало фантазии (одна из основных проблем девушки, из-за чего она и пользовалась своей магией так редко), растянулась до потолка несколькими прозрачными голубоватыми колоннами, оставив на дне стеклянного ящика чистые кристаллики соли.

Тики широко распахнул глаза, как будто увидел какое-то великое волшебство, и как будто даже рот восхищенно приоткрыл, что очень льстило на самом деле.

— Ничего себе… выдохнул он, слегка отойдя, когда вода уже зависла над кроватью, и девушка бросила на свей лекарей вопросительный взгляд. — Ты так умела!..

Мана тоже смотрел с восхищением — и с какой-то очень нежной улыбкой. На них обоих. И от этого Алана еще сильнее зарделась.

— У меня было время, чтобы заняться этим… — произнесла она — довольно обтекаемо, на самом деле, потому что верховные жрицы вообще-то совершенствовали свое мастерство с самого детства, а ей было, на минутку, больше четырехсот лет. — Ну так что, эта вода — пресная. Ей же можно облиться, да?

Мана, явно уловив в ее голове нетерпение, поспешно кивнул, не стирая с лица все той же улыбки, и засуетился.

— Ох, да!.. Разумеется!.. Подожди минутку, хорошо? Нужно же все-таки снять повязки, а потом еще раз обработать раны! — он поспешил достать некий предмет (Элайза называла этот предмет ножницами, когда показывала маленькой Алане свои покои и та полезла в ее стол с украшениями) и неловко кашлянул. — Тики, разверни, пожалуйста, покрывало…

Мужчина неловко облизнулся, словно не желал беспокоить её, словно не хотел смотреть на её, и девушка была с ним полностью согласна — зачем смотреть на такие уродливые, обезображенные ноги?

Алана вздохнула, прикрыв веки и попытавшись расслабиться, и Тики аккуратно погладил её по колену, будто успокаивая, после чего осторожно принялся распутывать тот кокон, в который она закутала себя в порыве паники и страха — ей снились кровь и плавники, заброшенный склад и лесные духи, стремительное течение реки и рыбья чешуя, золотящаяся на солнце. Мужчина мягко поднял покрывало до бёдер, открывая бледные перебинтованные ноги, покрывающиеся солёной белой коркой, словно какой-то болезнью, и Мана обеспокоенно закопошился, норовя прикоснуться к сухой, болезненной, покрытой этими растущими язвами коже, но тут же одёргивая руку.

— Это… — начал он обескураженно, явно не зная, как реагировать на это, а Тики резво выхватил у парня из ладоней ножницы и одним быстрым движением разрезал повязки.

Алана облегчённо вздохнула, тут же бросая массу воды на свои измученные ноги и слыша, как Мана возмущённо и протестующе воскликнул, и длинно выдохнула, ощущая, как кожа насыщается влагой, как приятно холод окутывает тело и как дышать сразу же становится легче.

— Всё равно все мази бы смылись, — в своё оправдание буркнула девушка, так и не раскрывая век и полностью отдаваясь в ласковые руки Микка.

Тики был осторожен и мягок, он начал обрабатывать ее увечья тотчас же, едва только вода впиталась и белый налет исчез. И Алана, боясь признаться себе в очевидном, млела под его касаниями, всячески стараясь не замечать взглядов Маны. Она была уверена, что друг не расскажет мужчине ничего без ее ведома, но позже все равно решила попросить его не делать этого.

Такая возможность представилась, когда Микк закончил обрабатывать и перевязывать ее ноги (иногда он по случайности задевал кожу девушки кончиками пальцев — легко и совсем не больно — и по ее телу проносилась стыдная, но от этого не менее приятная истома, уже не имеющая, спасибо отварам Маны, ничего общего с болью). Он попросил Алану перевернуться на живот и помог это сделать, с чем, легко скользнув по повязке кончиками пальцев и срезав марлю, передал дело младшему Уолкеру.

— Я пойду принесу поесть, — Тики погладил ее по волосам и, чуть улыбнувшись (Алана заметила маленькую ямочку у него на правой щеке и — едва заметный на смуглой коже румянец), вышел из каюты.

Девушка выдохнула, чувствуя себя и хорошо, и плохо одновременно — потому что Тики был очень нежен с ней — и, кажется, покраснел под конец — и потому, что он… почти не смотрел на нее, хотя и скользил так ласково пальцами по коже.

Мана подсел ближе, начиная протирать ей спину, и некоторое время — совсем недолго — молчал. Алана тоже молчала, впрочем, кусая щеку изнутри и бездумно пялясь на дверь, но в итоге… решилась.

— Мана… — тихо позвала она и, стоило другу только замереть, попросила: — Не говори Тики, ладно?.. Про ноги. Пожалуйста…

Парень издал полный удивления возглас, явно не понимая смысла этой просьбы, потому что, наверное, для него всё было ясно и понятно, для него между ними — между изуродованной русалкой и прекрасным мужчиной — было что-то, наверное, необыкновенное, но для Аланы… для Аланы ничего между ними не было.

Точнее — не должно было ничего быть.