Жемчужница (СИ)

Синие как небо.

Синий был любимым цветом Аланы. Синий напоминал об Элайзе. И — об отрезанных плавниках.

И теперь — еще, как видно, о том, что она готова стерпеть синие ленты в своих волосах только ради того, чтобы Микк касался ее.

Мужчина сел прямо за ней, аккуратно проведя по коленям и ненавязчиво заставляя опустить их на постель (Алана вся затрепетала, умоляя себя не вздрогнуть так крупно, не выгнуться вслед за этим движением, как бы ей хотелось), и вытащил из мешочка, который положил рядом на тумбочку, гребень, а после — осторожно, словно боясь причинить боль, пропустил её волосы сквозь пальцы.

Девушка закусила губу, жалея, что не может посмотреть на лицо Тики, не может разглядеть какие-нибудь эмоции в его глазах, не может наблюдать за его улыбкой, за мельчайшими изменениями в необычайно выразительной (и ужасно притягательной) мимике.

Алана вздохнула, когда мужчина медленно принялся расчёсывать ей волосы гребнем, иногда касаясь ладонями её шеи — и каждый раз пуская по спине стадо мурашек.

Это она реагирует так из-за того, что не была с кем-то четыре века? Что никто не прикасался к ней так долго? Или потому, что это был именно Тики?

Девушка сжала в пальцах простыню, чувствуя, как все в ней загорелось от одной мысли об этом, и улыбнулась подрагивающими губами, глядя в стену перед собой.

Она чувствовала себя свободно и спокойно рядом с этим мужчиной, но в то же время — ужасно стеснялась своей открытости перед ним.

И на самом деле… возможно, она просто боялась себе в этом признаться, но… ей не хотелось надевать ханбок хотя бы и потому, что тогда Тики не будет касаться ее обнаженной кожи. А она… боялась — и хотела прикасаться к нему, быть перед ним такой. Обнаженной.

Мужчина расчесывал ее волосы бережно, осторожно, стараясь не сильно тянуть и как будто даже боясь повредить что-то. И эта заботливость в нем, эта ласка — она пленяла, завораживала, притягивала.

Алана подумала о том, что если… если бы Тики даже повел себя как Шан (похабная дрянь, ну как теперь позабыть об этом) — погладил ее по бедрам, коснулся груди и… и… В общем, она не стала бы возражать.

Это было стыдно и ужасно, и девушка боялась даже предположить, что Микк о ней подумает, если узнает когда-нибудь о ее желаниях, но ей этого хотелось.

Она не знала, как это — заниматься любовью. И ни одна русалка не знала об этом до своего замужества последние лет триста, пожалуй, но это томление внизу живота, это желание — должно быть, оно было знакомо не только Алане, просто на чистом инстинкте хотевшей того, чтобы к ней прикасались — прикасался один определенный человек.

Косы у Тики выходили замечательные — не тугие и не слабые, толстые и объемные, они буквально выскальзывали из его рук, такие мудреные и красивые, что Алана не сдержала восторженного возгласа, когда первая легла ей на грудь, переплетенная синей лентой, расшитой целой россыпью красивых камней и бусин.

Она неловко хохотнула, осторожно прикасаясь в собственным волосам, просто не веря, что такое вообще можно с ними сотворить, и думая, каким же волшебником оказался Микк, раз ему удалось заплести такое чудо.

Пальцы у мужчины были ласковые, нежные, они касались её почти невесомо, оставляя после себя словно бы флёр трепета, и ей хотелось, манта всех на дно унеси, хотелось, чтобы он прикасался так к её коже, к ней самой. От этих мыслей девушка краснела тут же и благодарила провидение, что Тики не видит ее залитое краской лицо.

Когда и вторая коса аккуратно улеглась ей на грудь, мужчина предложил посмотреть в зеркало на его труды и, аккуратно положив ладони ей на плечи, мягко повернул к стене, где-то самое зеркало и находилось. Точнее, там находился странного вида столик с резной стеной, к которому оно и было прикреплено.

Алана не находила важным глядеть в него, потому что за собой особо и не следила, а вот Люсиль, известная на весь океан своей красотой, обожала красоваться перед различными стекляшками и отражающими предметами. А когда однажды Ювния притащила домой огромное целое зеркало с одного из потопленных кораблей, она сутками от него не отходила.

А Алана не считала себя красавицей, чтобы любоваться своим отражением. Да, она была симпатичной, миловидной, но не красавицей, как её сёстры — рыжие и пышущие жизнью.

Линк однажды сравнил её с ледником. Вероятно, это должно было быть комплиментом, но для девушки, выросшей среди кораллов и ярких красок, такое сравнение было чем-то унизительным.

А теперь, когда она ещё и лишилась плавников, единственной своей гордости и радости, смотреть на себя вообще не хотелось.

Но косы — серебряные косы с синими лентами — и Тики, мягко приобнимающий за плечи, не дали отвести взгляда от зеркального стекла, и Алана… такой — обнаженной и с заплетенными в прическу волосами — она показалась себе не просто симпатичной, а даже… даже красивой. Немножко похожей на куклу — из тех, что показывала ей Элайза во дворце когда-то давно, красивых и холодных, но все же.