Микк сидел за ее спиной и тоже отражался к зеркале — высокий, сильный и смуглый от загара. Он был одет, естественно, и, склонив голову чуть набок, рассматривал девушку с каким-то задумчивым прищуром. И еще — он мягко поглаживал подушечками пальцев впадинки около ее ключиц, и этот контраст — загорелые загрубевшие руки на белой коже — завораживал.
Алана окинула свое отражение — наверняка совершенно бесстыдное отражение с точки зрения имперцев, надо сказать — новым взглядом (болезненно тонкие руки, шрамы на бедрах, впалый живот, заметные половые губы и торчащие соски) и криво улыбнулась.
Она была красивой из-за Тики, да? Потому что он был с ней рядом, сидел за ее спиной, служа огромным соблазном (ужасно хотелось прижаться к его торсу) и вот так глядя на ее отражение из-под ресниц.
— Нравится? — наконец осторожно поинтересовался мужчина, и девушка усмехнулась.
— Очень… — и вдруг выдохнула, сама от себя такого не ожидая: — Скажи, Тики… я красивая? Хоть немного?..
Мужчина дёрнулся и как-то неверяще воззрился на её отражение, проводя взглядом по телу, останавливаясь на мгновение на нём и сразу же стыдливо отводя глаза в сторону.
— Ты ужасно красивая, — наконец выдохнул он и неуверенно хохотнул, в каком-то смущении сглатывая и стискивая пальцы на её плечах. — Намного красивее всех девушек, что я когда-либо видел, — тихо признался Тики, всё же посмотрев в глаза её отражению, и Алана почувствовала, как губы предательски дрожат и как нестерпимо ей хочется ощутить объятия этого человека.
Она коротко рассмеялась, ощущая себя очень странно — с этим томлением, с этим… постыдным словно бы набуханием, потому что изнутри нижнюю часть живота будто бы распирало, — и поёрзала на кровати, растерянно прикрываясь ногами, стискивая бёдра в каком-то незнакомом, но ужасно естественном жесте, и желая одновременно и прикрыться, что спрятать себя от ласкающего мягкого взгляда Тики, и прижаться к мужчине нагим телом.
И эти мысли были такими развратными, такими непередаваемо пошлыми, непривычными для Аланы, что она просто не знала, куда себя деть.
— И в меня… — она сглотнула и вскинула голову, глядя на мужчину снизу вверх и напрямую ловя его взгляд, — можно влюбиться?
Тики на секунду прикрыл глаза, почти зажмурился, словно перед нырком в воду, но тут же снова посмотрел на девушку и едва заметно кивнул. Будто бы… что? Его смущали подобные разговоры с ней? Не нравились ему?
Сама Алана ему не нравилась? Ведь он… он же посмотрел на нее — окинул взглядом вот так, долгим, почти томным, почти оценивающим — только после того, как она спросила его об этом.
Красива ли она? Можно ли влюбиться в нее?
Есть ли шанс, что когда-нибудь Тики будет в нее влюблен?..
— Не сомневайся, — наконец отозвался мужчина вслух. Он охрип слегка, но от этого его голос делался только глубже, и это совсем не мешало понимать его хорошо. И эта короткая фраза… родила в ней еще один порыв откровенности. Он накрыл ее как волна.
Алана тихо рассмеялась, не отрывая взгляда от лица мужчины и ощущая одновременно и неимоверное облегчение, и где-то… разочарование?.. оттого, что он никогда не коснется ее. Так, как касается в постели мужчина женщины.
— Однажды Линк сказал, что я похожа на ледник, — выдохнула она. — Я похожа на ледник, Тики?..
Когда Микк коротко замотал головой и прижал ее спиной к своей горячей груди, на секунду ей показалось, что она могла бы предать обычай.
Сейчас ей было плевать на этот обычай — на то, что невинность у русалки имеет право забрать только её жених или муж. Плевать на то, как кем она станет в глазах народа и собственного отца. В своих глазах — потому что жалеть не будет. Потому что, возможно, Тики был единственным, кто за эти четыре века так ласково и трепетно прикасался к ней.
Иногда это напоминало то, как Мари нежничал с Мирандой, и Алана от таких мыслей сразу же заливалась краской и просила себя не думать про это.
Но это ей сейчас было плевать. Сейчас, в этой комнате, в его руках, с этим томлением во всём теле, этим… ожиданием, жаждой.
Что же она подумает о себе потом? Когда это наваждение спадёт? Когда придёт время отдавать себя Линку?
Алана прикрыла глаза, ловя кожей тепло Тики, и выдохнула.
Наверное, она будет себя чувствовать какой-нибудь куртизанкой — Элайза рассказывала, что у людей были странные заведения для постельных утех, где девушки продавали свои тела самым разным мужчинам. Помнится, она тогда ещё с удивлением поинтересовалась, а не куртизанка ли их отец, потому что у него тоже было несколько жён, на что сестра расхохоталась так оглушительно, так весело и заразительно, что в итоге смеялись все собравшиеся.
Но сейчас русалкам запрещалось отдавать свою девственность тритонам, которые не собирались становиться их мужьями. Мариан говорил, что это ради безопасности самих жриц, их душевного спокойствия, защиты — после начала войны их осталось в несколько раз, чем меньше тритонов, отчего те морских дев лелеяли и охраняли не хуже манты, который корпел над своими сокровищами.