Жемчужница (СИ)

Непролитые слезы жгли крепко зажмуренные глаза, и Алана сильнее зарылась в подушку носом, чувствуя, что еще чуть-чуть — и расплачется. И Миранда уже ушла, конечно — не останется же она тут, чтобы успокаивать истерику сумасбродной подруги.

Девушка понимала, конечно, всех их — всех, кто боялся теперь к ней приблизиться — но это все равно было так… так…

Наверное, также они чувствовали себя, когда она шарахалась от них из-за того, что их души темные.

Того, что дверь едва слышно скрипнула, открываясь и притворяясь тут же, Алана поначалу и не заметила. Подумала — померещилось. Кто к ней такой придет — страшной, ненормальной, холодной…

Но кровать внезапно промялась под чужим весом, и девушка дернулась, сжимаясь в комок еще сильнее.

Она не хотела видеть посетителя, кем бы он ни был (если он не Тики, естественно, но то, что он придет к ней теперь, было маловероятно). Вот только и посетитель, кажется, не собирался уходить просто так. Алану легко погладили по спине шершавыми теплыми пальцами — у линии шрама, поверх повязки. Как всегда делал сам Микк, пират и разбойник, сожри его манта, от которого все в груди трепетало.

— Алана… — девушка дернулась и вскинулась недоверчиво, потому что…

Тики сидел на кровати рядом с ней, какой-то выцветший и уставший, словно боящийся прикасаться к ней, но вместе с тем — не имеющий сил себе отказать в этом.

Рана на ладони отозвалась болью, обжегшей кожу и добравшейся будто куда-то чуть дальше.

Алана внезапно ощутила себя какой-то совершенно обнаженной перед мужчиной — хотя она и была перед ним обнаженной, если говорить об этом совсем уж честно — и закусила губу, пряча покрасневшие глаза.

Ей было страшнострашнострашно.

— Прости, — тихо выдохнул мужчина, и, будто не осмеливаясь больше ее касаться и сцепил в замок ладони, глядя куда угодно, но только не на нее. — Прости, я… я был не должен кричать и тем более… даже пытаться тебя ударить, мне не понять вас, и я…

…не должен в чем-то тебя винить?

…не должен пытаться тебя понять?

…не должен больше касаться тебя руками?

Сцилла ошибалась. Она так ошибалась… Руки Тики дарили успокоение.

Алана закусила губу и, на секунду напрягшись всем телом, пытаясь собрать в кулак всю свою решимость, потянулась к мужчине и, не давая себе возможности смутиться и испугаться, повисла на его шее.

Тики издал какой-то удивлённый возглас, крупно вздрогнув, словно даже и не ожидал, что она может вот так на него броситься, словно был уверен, что она его боялась\ненавидела\видеть не желала (а она желалажелалажелала!), и вдруг прижал к себе мгновение спустя, крепко обнимая и бережно касаясь спины пальцами.

— Это ты прости меня, — затараторила Алана, стремясь объяснить ему, показать ему, рассказать ему, как сильно (неимоверно сильно!) ей хотелось вновь вот так обнять его. — Прости, что не сдержалась, прости, что я такая идиотка, да, но, прошу тебя, пожалуйста… — она запнулась и вскинула на него глаза, замечая, как в каюте поднялся ветер, закрутив в словно бы неуверенном круговороте бумагу и мелкие безделушки. — Пожалуйста, не ненавидь меня.

Тики ошалело моргнул, и ветер замер на мгновение, но сразу же пустился вскачь, как и заполошно забившееся сердце мужчины. У самой Аланы сердце колотилось в груди не слабее — как будто выскочить прочь хотело и оказаться у Тики в руках. В его ласковых надежных руках.

Она ведь могла ему довериться, правда? Он ведь не злился? И не боялся?

Девушка ощутила, что мелко-мелко дрожат пальцы, и снова прижалась к мужчине, пряча пылающее лицо у него на плече, подаваясь к нему всем телом, желая спрятаться в его объятиях и успокоиться. И — греться в горячих прикосновениях его губ к своим вискам и щекам, мечтая, но не смея ответить тем же.

Потому что… потому что если это жест такой дружеской привязанности — как с Маной, в которого был словно бы влюблен собственный брат — то этого слишком мало. Хоть и до ужаса лично — потому что в ответ на каждое такое прикосновение Алана краснела, расцветала и ощущала себя счастливой.

Вот как сейчас почти что — потому что Тики прижимал ее к себе и гладил, и был таким… таким… что даже захоти отстраниться — Алана бы не смогла.

Таким, что хотелось позволять к себе прикасаться, трогать себя — свои бедра, колени, щиколотки. Позволять поглаживать нежную чувствительную кожу и дрожатьдрожатьдрожать.

— Дурочка… — пробормотал Тики ей в волосы; ветер в каюте как будто внезапно стих. — Я же… же так за тебя волнуюсь, я же хочу сберечь тебя, вдруг ты… вдруг ты не… — он задохнулся собственными словами и шумно втянул носом воздух, напрягаясь, стискивая ее в кольце рук сильнее — и замирая так.

Алана судорожно вздохнула, замотав головой из стороны в сторону, потому что прекрасно поняла, чего так и не смог сказать Микк.

Нет, она не станет ведьмой. Нет, она не способна ненавидеть настолько, чтобы стать ей.

Она не хочет становиться такой.

Она хочет быть рядом с Тики, потому что только рядом с ним девушке кажется, что всё хорошо. Что больше никто её не тронет.

Потому что только рядом с Тики Алана думала, что теперь в безопасности.