Жемчужный узел

Лизавета дёрнула ручку ещё раз, потрясла дверь так, чтобы её точно услышали. Она чувствовала потребность выразить протест — если честно, ей хотелось пинать эту дверь, бить в неё кулаками, кричать, но манеры, проклятые манеры не позволяли издать и звука. Успокаивая себя, она думала, что молчит из чувства собственного достоинства: она не опустится до истерики, нет. Хотя и была на грани.

Вдруг сзади послышался скрип. Лизавета обернулась: из смежной комнаты вышла Настасья. Выглядела она виновато — замерла, растерянно теребя юбку и словно не решаясь заговорить.

— Да? — Лизавета приложила все усилия, чтобы её голос не дрожал.

— Меня послали сказать, что дверь закрыли ради вашего же блага. Что, возможно, потрясения, которые вы пережили, отразились на вашем душевном здоровье. Что в таком состоянии вы можете сделать что-то с другими или с собой, поэтому будет лучше, если вы останетесь здесь, и только я буду вас навещать.

— И ты в это веришь?

Настасья подняла на неё затравленный взгляд.

— Веришь?

— Я не знаю, господарыня. Знаю только, что вы ведёте себя не так, как прежде..

— Я всего лишь повзрослела. С каких пор это преступление?

— Но то, что вы говорите… — Настасья умолкла в нерешительности.

— О водяных? Что они существуют? Что они такие же, как мы?

Та кивнула. Лизавета вздохнула: выходит, отец и впрямь притворялся всё это время. Интересно, где она пропадала с точки зрения слуг — вышла замуж, как предлагал когда-то соврать Лад?

— Понимаю, такие речи и впрямь могут смутить, — у Лизаветы многое вертелось на языке, но она заставила себя смолчать. — Можешь хотя бы сказать, надолго ли меня заперли?

Настасья отвела взгляд.

— Пожалуйста? — Лизавета сделала шаг ей навстречу. — Ради нашей дружбы или хотя бы памяти о ней?

Служанка сомневалась. Лизавета требовала от неё многого — нарушить приказ господаря, стоявшего много выше неё самой. В любой другой раз Лизавета бы отступила. В любой другой раз.

— Прошу, — она заглянула Настасье в глаза.

— Ваш отец просил не говорить… — пробормотала та. А потом словно плотину прорвало. — Он просил не говорить, но он уехал туда, на озеро, где с вами… возможно, что-то сделали. И сказал держать вас взаперти, пока он не вернётся, или пока вам не станет очевидно лучше.

— Постой… что? Куда он уехал?! — Лизавета схватилась за сердце.

— На озеро, где вы были. Не то чтобы это говорили лично мне, но я слышала, что он… он собирается наказать того, кто это с вами сделал. Собрать мужиков, объяснить им всё, выступить вместе на рассвете…

У Лизаветы не нашлось слов. Она застыла посреди комнаты, уставившись в пустоту. Она знала, что отец винит Лада во всех своих бедах, но напасть на него? В такое она не могла поверить, об этом не могло быть и речи.

— Ты уверена? Что слышала именно это?

— Да, господарыня.

Могла ли Настасья перепутать? Лизавете было бы удобней так думать, но она знала свою служанку. Та была простушкой, но не из глупых — она не раз приносила Лизавете слухи, которые потом оказывались истиной, выбирала правду из плевел. Если она услышала что-то, если что-то показалось ей важным, то, скорее всего, так оно и было.

— Господарыня? — беспокойство в голосе Настасьи было неподдельным.

Похоже, девушка начала жалеть о том, что всё рассказала — так сильно её слова подействовали на Лизавету. Понимая, что нужно взять себя в руки, та на мгновение прикрыла глаза, а когда открыла — смогла даже выдавить улыбку.

— Всё в порядке, Настасья. Я просто… не ожидала.

— Понимаю, — возможно, это и впрямь было так. — Могу ли я что-нибудь для вас сделать, господарыня?

Лизавета застыла. Она не задумывалась об этом, но было кое-что, способное ей помочь.

— Да, не могла бы ты набрать мне ванну?

На секунду она засомневалась: отец мог, как в прошлый раз, приказать не подпускать её к воде. Но Настасья, словно ни в чём ни бывало, присела в коротком реверансе.

— Да, господарыня.

Значит, шанс ещё был.

29

От воды вверх медленно поднимался пар, пахнущий розовым маслом. Лизавета села у края медной ванны и положила подбородок на льняную ткань, устилавшую её поверхность. Она медлила, глядя на спокойную гладь, сулившую ей спасение — мнимое или нет.

Её решение было одновременно простым и невыносимо сложным. Достаточно было прикоснуться к воде, как она проделывала уже не раз, чтобы Лад предстал перед ней снова. Лизавета хотела этого — вновь увидеть его, объясниться, придумать выход.

И всё же, всё же. Лизавета понимала, что если сделает это, то обратного пути не будет. Она ведь не могла просто рассказать всё Ладу и заставить его разбираться. Нет, отец не послушает какого-то водяного — нужно, чтобы Лад взял её с собой на озеро, дал возможность встретить отца там. Лизавета уже представляла, каким будет его взгляд, когда он поймёт, что она сделала. С его точки зрения это будет предательством, верно?