Жемчужный узел

Судя по голосу Настасьи, она не особенно верила в это утверждение. Долг кричал ей рассказать обо всём Лизаветиной мачехе, как оставшейся за старшую в доме. Но и Настасья, и Лизавета знали — та уж точно вызовет специалиста, а он, в свою очередь, измучает пациентку припарками, настойками и, страшно представить, кровопусканиями.

Было видно, что Настасью терзают сомнения. Ей было жаль молодую господарыню, всякий раз, когда она бросала взгляд на Лизавету, на лице служанки так и читалось: «Как же она настрадалась!»

— Я чувствую себя лучше, чем выгляжу, — слабо улыбнулась Лизавета. — Умирать или сходить с ума уж точно не собираюсь.

— Типун вам на язык, — пробормотала Настасья, помогая ей сесть на край кровати. А затем скрестила руки на груди, — Вы же понимаете, что, по-хорошему, я должна уведомить старшую господарыню?

— Да. И я буду благодарна, если ты этого не сделаешь.

— Только если вы пообещаете быть осторожной. — Настасья на мгновенье умолкла, задумавшись. — И постараетесь вести себя, как обычно. Даже если вам не хочется этого делать. Это и вашу мачеху успокоит, и вам на пользу пойдёт: будете послушной, вас скорее отсюда выпустят.

Лизавета с интересом покосилась на служанку: по всему выходило, что та предлагает ей солгать.

— Хороший совет, — проговорила она, пристально наблюдая за Настасьей. — Так и быть, я обещаю притвориться собою прежней.

Она думала, после таких слов та пойдёт на попятную — мол, нет-нет, прикидываться другой я и не просила. Но Настасья кивнула, принимая обещание.

— Спасибо, что согласились, господарыня.

— Тебе спасибо за удачную мысль.

Настасья была права: Лизавете нужно было, чтобы её выпустили из комнаты, и как можно скорее. У отца было семь дней, чтобы добраться до деревни, а значит, у неё было столько же, чтобы найти какую-то связь с Ладом и его спасти. Сделать это, имея возможность выйти из дома, казалось более осуществимым.

— А теперь вы ляжете на кровать, а я принесу вам чай и книгу. Что бы вы хотели почитать?

— Сказки. Что-нибудь про водяных, леших и домовых.

Просить об этом было рискованно, ведь Настасья могла счесть подобное желание ещё одним признаком болезни. Но та повела себя на удивление сдержанно и спорить не стала. В конце концов, Лизавета за книгой — лучше, чем Лизавета, сходящая с ума или планирующая побег. Хотя она вполне могла заниматься тремя делами одновременно.

Чего Лизавета не могла, так это притворяться достаточно хорошо для того, чтобы ей поверила мачеха. Лишь утром пятого дня та позволила присоединиться к ней за завтраком — слишком поздно, если Лизавета хотела своими силами добраться до озера.

Собираясь, она мысленно репетировала: вежливое приветствие, взгляд на колени, чуть вымученная улыбка, как у всякого человека после болезни. Несмотря на то, что сроки поджимали, она отказывалась опускать руки и смиряться. Лучше было прийти на выручку с промедлением, чем совсем не прийти.

— Я поразмыслила о том и о сём, и знаешь… все были правы, говоря, что я была сама не своя, — проговорила она задумчиво, глядя в зеркало на отражение хлопочущей над её платьем Настасьи.

— Вот как? — обмануть её было не так-то просто.

— Наверное, отец был прав: я тяжело перенесла произошедшие потрясения. Там, в деревне, меня ведь считали чужачкой — а я чувствовала себя оставленной на произвол судьбы отшельницей. Лишь несколько добрых людей согласились скрашивать мои дни, но и они…

Голос Лизаветы предательски дрогнул. Она сочиняла собственную историю, переиначивая реальность таким образом, чтобы убрать из неё всякую магию, однако проговаривать её вслух было по-прежнему сложно. Лизавета-то знала, о ком и о чём идёт речь.

— Не терзайте себя. — Что-ж, излишняя чувствительность сыграла ей на пользу: Настасья поглядела на хозяйку уже не с подозрением, а с беспокойством. — Ни к чему ворошить прошлое.

— Да, ты права, — Лизавета послушно кивнула.

Как ни больно было ей это признавать, но с Настасьей следовало оставаться настороже. Нет, Лизавета не думала, что служанка предаст её — по крайней мере, не из злых побуждений. Но она могла совершить ошибку, и ведомая искренней, однако ж чрезмерной заботой.

— Без тебя я, как без рук, — Лизавета оглянулась через плечо, одаривая подругу улыбкой. — Выгляжу просто волшебно! Хотя, наверное, мне не стоит больше употреблять это слово, чтобы никого не тревожить.

Она хитро подмигнула Настасье, и та коротко рассмеялась, как прежде, когда они могли доверить друг другу любую тайну и были ближе, чем кто бы то ни было во всём свете. Даже сёстры Соловьёвы, с которыми Лизавете полагалось дружить по происхождению, не значили для неё столь многого. Оттого столь сильно было чувство вины, просыпавшееся всякий раз, когда Настасью приходилось хоть немного обманывать.

— Скажу вашей мачехе, что вы готовы, — Настасья отступила, напоследок окидывая результат своих трудов взглядом. — Она очень за вас волновалась!