Жемчужный узел

Настасья положила ему в ладонь монетки, и мальчик с благодарностью поклонился. Лизавета стиснула в пальцах журнал — бумага практически жгла руки. Ей не терпелось открыть его, извлечь спрятанное письмо и узнать, кто же к ней обратился.

— Ты что-то говорила про библиотеку? — вместо этого повернулась она к Настасье.

Та просияла: похоже, служанка за время прогулки успела замёрзнуть и была рада вновь оказаться в четырёх стенах. Она с готовностью проводила хозяйку, набросила на её колени плед, побежала готовить свежий час.

— Принеси две чашки, — крикнула ей вслед Лизавета. — Составишь мне компанию.

Настасья выглядела счастливой. Ещё бы — подобные чаепития в библиотеке, вдали от пристальных взглядов, были одной из множества их тайных традиций. Лизавета, вспомнившая об этом, наверняка выглядела в глазах Настасьи прежней, настоящей, не околдованной.

Уголки губ Лизаветы опустились, как только за служанкой закрылась дверь. Взяв в руки журнал, она перевернула его и встряхнула, заставляя тайное послание упасть на колени. Обрывок бумаги лёг лицом вверх, в глаза сразу бросились начертанные резким, острым почерком слова. Их было всего четыре:

«Завтрашний бал, будь там».

И, пускай Лизавета понятия не имела, кто это написал, она сразу решила, что последует его указаниям.

30

Бал казался действом неуместным и странным. Лизавета чувствовала себя несуразно, прогуливаясь меж старых знакомых, приветственно кивая одному и другому, внося имена в бальную книжку и улыбаясь вымученной улыбкой.

«Почему я вообще трачу время на это, когда Ладу угрожает опасность?» — спрашивала она себя. Лизавета уже сомневалась в том, что ей вообще стоило приходить. Чего она только не передумала! В какой-то момент даже поверила, что таинственная записка была уловкой мачехи, решившей поскорее вернуть отбившуюся от рук падчерицу в общество. Но догадка, конечно, была притянута за уши: слишком уж мачеха удивилась, когда Лизавета обратилась с просьбой отпустить её в люди. Убедить её помогло лишь напоминание о том, что до всех событий Лизавета была особенно дружна с сёстрами Соловьёвыми, чья мать была хозяйкой этого вечера.

— Я бы хотела провести с ними время, — объясняла Лизавета за обеденной трапезой. — Можно было бы просто сходить вместе по магазинам, но вы правы — такая прогулка для меня преждевременна. Но что может произойти на балу? Я ведь пойду с вами, буду под присмотром…

Повезло, что мачехе и впрямь прислали приглашение. Ещё повезло, что в шкафу отыскалось новое платье — то самое, которое Лизавета заказывала в последний день своей обычной жизни. Она выглядела в нём невероятно удачно — серой молью, заподозрить которую хоть в чём-то не представлялось возможным.

— Не найдётся ли у вас свободного танца?

Она равнодушно посмотрела на молодого человека. Память услужливо подкинула имя — Иван Говорин, сын купца, отчаянно стремившегося в первую гильдию. Говорили, что ему осталось накопить не так уж и много, а значит, сын его был завидным женихом, за руку которого Лизавете следовало бы тут же схватиться. Вместо этого она покачала головой.

— Разве что один из последних.

То была ложь, но Иван её принял. Лизавета сделала пометку в книжице, одновременно гадая, под каким бы предлогом сбежать с вечера пораньше. Причина нужна была весомая — в конце концов, её появление стало главным событием бала. Хотя многие считали его поспешным: Лизавете-то полагалось быть в трауре, а не отплясывать мазурку.

Спасали слухи. О них Лизавета узнала, благодаря сёстрам Соловьёвым — они подошли в числе первых, стоило ей спуститься в залу. За прошедшие с момента их последней встречи месяцы девушки вовсе не изменились. Маша всё так же тараторила, Наденька отвлекалась на потенциальных женихов, Александра одолевала вопросами. Её интересовало, где же Лизавета была, почему не рассказывала о замужестве, что случилось с её супругом.

— А правда, что он тебе богатое наследство оставил? — подсказала Александра причину повышенного интереса к Лизаветиной скромной персоне.

Все молодые люди, что подходили к ней, все мнимые подруги, что не написали и единого письма за время её отсутствия — все тянулись к тайным сокровищам, хранительницей которых Лизавета казалась. Они не знали, что её подлинным сокровищем было знание о мире, сама идея которого была слишком велика для их зашоренных умов, обеспокоенных лишь положением в обществе.

Впрочем, Лизавета им подыгрывала. Она не говорила ни «да», ни «нет», а загадочно улыбалась и ускользала — не только от ответов, но и от разговоров в целом. Внимание было ей неприятно, однако ореол загадочности казался выгодным: лучше быть тихой богатой вдовушкой, чем странной девицей, лишившейся мужа спустя два месяца брака. Хотя была участь и хуже.