Жемчужный узел (СИ)

В последнее время мысли Лизаветы всё чаще возвращались к прошлому. Она никак не могла решить, к лучшему всё сложилось или к худшему. Не попади она на озеро, то наверняка бы сейчас не терзалась вопросами, а была бы как будто и счастлива — или, по крайней мере, спокойна. Простая, понятная, предсказуемая жизнь ведь не была чем-то плохим, а только безликим и скучным.

Нынешняя жизнь наверняка бы напугала Лизавету из прошлого. Она бы не знала, что делать, но точно бы не стала обращаться за помощью к опасному морскому княжичу. Скорее всего, доверилась отцу, как делала до этого сотни раз, почти лишившись таким образом собственного мнения и собственного же голоса.

Каким был этот голос? Тихим, мягким, подстраивающимся под интонации собеседника? Звонким, ярким, созданным, чтобы хохотать вместе с Ладом над его проделками? Серьёзным, звенящим от напряжения, идеально подходящим для перепалок с Яром? И мог ли он быть всем и сразу?

Ответа на этот вопрос Лизавета не знала, как не знала ещё многих вещей. Единственным, в чём она была уверена, это правильность её нынешних поступков — она должна была спасти Лада и объясниться с отцом, заставить его услышать. И если для этого необходимо было солгать Настасье и мачехе и довериться самому опасному существу в её жизни, Лизавета это сделает.

— Да? — от раздумий отвлёк стук в дверь.

— Мачеха согласилась, — с порога обрадовала её Настасья. — Сказала, что будет рада отзавтракать с вами, и что еду подадут всего-то через десять минут. Давайте-ка приоденем вас по такому случаю!

Через восемь минут Лизавета стояла в столовой в домашнем платье нежно-розовой ткани. Мачеха подняла на неё взор, обычно равнодушный, но с недавних пор изучающий, и приветственно кивнула.

— Доброе утро, дорогая! Я рада, что ты решила составить мне компанию.

Между слов Лизавета услышала разрешение садиться. Обычно она в нём не нуждалась, но только не сегодня. Сегодня она должна была предугадывать все желания, соответствовать всем нарисованным в сознании образам, она должна быть идеальной версией себя — для других.

— Я тоже рада наконец освободиться, — прозвучало до ироничного двусмысленно. — От чар, я имею в виду.

— Ты уверена, что это были именно чары?

— Абсолютно, — Лизавета улыбнулась уверенно, как только могла. — Моё сознание было как в тумане до сих пор, а сегодня всё прояснилось.

— Есть догадки, почему?

— Не знаю. Может, просто вышел срок? — она невинно захлопала ресницами.

Конечно, этот трюк лучше действовал на отца, ведь это он воспринимал Лизавету как ребёнка, но никак не её мачеха. Лишённая вуали из родительской любви, та понимала, что Лизавета успела вырасти и освоить множество навыков, включая главный для женщины в их обществе — притворство.

— Хорошо, если так, — мачеха отпила из чашки. — Будет жаль, если окажется, что это словно хроническая болезнь, у которой могут быть обострения.

— Надеюсь, что вы не правы, — Лизавета налила чаю и себе. — Мне нравится, когда я могу видеть мир в истинном свете.

— О, не думаю, что ты можешь.

Лизавета замерла, не донеся чашку до губ. Сердце её замерло между ударами, дыхание остановилось. Секунда тянулась бесконечно долго, в то время как мысли неслись вперёд, натыкаясь друг на друга: «Что она имеет в виду? Она догадалась? А если догадалась, то о чём именно? Что это не чары? Что я хочу сбежать? Что я сговорилась с Яром? Хотя откуда она может знать о Яре… А если Настасья подслушала?»…

— Никому не дано видеть мир в истинном свете, таким уж он задуман. Постижимым только для Бога-Отца.

Сердце Лизаветы снова забилось, способность дышать и двигаться вернулась. Стараясь, чтобы рука не слишком дрожала, она всё же выпила чаю — это дало ей необходимую паузу, нужную, чтобы вернуть способность здраво мыслить.

— На всеведенье я, конечно, не претендую, — наконец, согласилась она.

Мачеха улыбнулась.

— В любом случае, я рада, что ты чувствуешь себя лучше.

— Не просто лучше, а хорошо. Я бы даже сказала, прекрасно! — Лизавета постаралась сиять не слишком ярко. — Думаю, мне пошло бы на пользу выйти на улицу, подышать свежим воздухом. Как вы думаете?

— О, но что, если тебе станет плохо в городе?

— Я говорю не о городе. Мне было бы приятно просто выйти в сад, с Настасьей, конечно же. Не хочу, чтобы вы лишний раз волновались.

— В сад? Да, не думаю, что с этим возникнут проблемы. Конечно, ты можешь выйти: в конце концов, пойдут слухи, если ты вдруг станешь затворницей. Только не забудь, пожалуйста, соответствующе одеться.

— Соответствующе? — не поняла Лизавета.

— Ты вдова, дорогая. Вдовы носят чёрное.

— Конечно, — она бросила взгляд вниз, на свой светлый наряд. — Простите, я просто запамятовала. Трудно привыкнуть… к утрате.

«Особенно, когда она выдуманная», — додумала про себя Лизавета. Вслух же она продолжала говорить вежливые, но ничего не значащие фразы. Обсудили погоду, скорый бал у Соловьёвых, одно на двоих беспокойство за отца. Мачеха больше не считала его сумасшедшим из-за веры в водяных: её переубедили слова Лизаветы. Теперь она волновалась, как бы с ним ничего не случилось.