Жена проклятого князя

– Хватит ныть, – послышался призрачный голос, и у губ Андре материализовалась склянка с чем-то вонючим. – Пей.

От запаха Андре чуть не вывернуло, но он послушно проглотил несколько капель мерзости, напоминающей разложившиеся мозги. Возможно, крысиные. Через мгновение его все же вырвало кровавыми сгустками вперемешку с какими-то волосами, чешуйками, косточками и какой-то еще немыслимой дрянью.

– Вот вам и светлая магия, – хмыкнул призрак, разглядывая дрянь. – Тебе повезло, что ты принес вассальную клятву Морису. Боюсь, без нее даже мой нейтрализатор бы не сработал так чисто. Ну-ка, сколько пальцев?

– Два, – просипел Андре. – Дай мне сдохнуть, старый негодяй.

– Размечтался. Жизнь только начинает налаживаться, а он – сдохнуть.

– Это называется «налаживаться?» Сумасшедший.

– Ничего ты не понимаешь. Сто лет одиночества, когда из всех развлечений – лишь пьяные дебоши и шашни стражи со служанками, в которых ты даже не можешь принять участия, это… – Шарлемань изобразил лицом высшую степень отвращения. – А тут – серьезный противник! Он заставляет меня думать! Я снова чувствую себя живым! О, как я вчера недооценил Себастьена… или не Себастьена, а Пресветлого Владетеля… хм… Надо бы с ним познакомиться поближе…

Андре зажмурился, не желая видеть непристойно счастливого призрака, и с удивлением понял, что голова болит уже не так сильно, да и жизнь в целом постепенно налаживается. Даже тошнота почти прошла.

Так что через час вполне бодрый, хоть и бледный Андре Вульф в неизменной маске и неизменном черном камзоле (они с Морисом решили, что образ Ужасного Черного Волка подходит ему как нельзя лучше, да и деньги на роскошные туалеты можно не тратить) заявился в общую приемную перед покоями его высочества. Там уже дежурили господа прихлебатели во главе с Лавуа, ожидая пробуждения принца и с наслаждением обсуждая «падение» выскочки Вульфа. Само собой, Лавуа одарил Андре презрительным взглядом. Совершенно искренним. И получил в ответ ледяную, полную ненависти ухмылку – не менее искреннюю.

Кинув разочарованно-ненавидящий взгляд на закрытую дверь, которая до недавнего времени всегда была для него открыта, Андре замер изваянием оскорбленной верности подле дальнего окна. Он прекрасно знал, что Морис не заставит его ждать слишком долго, даже ради конспирации. Лопнет от любопытства. Так и получилось. Двери открылись минут через десять, и камердинер впустил толпу жаждущих скрасить одиночество принца и развеять его скуку в гостиную. Сам Морис вышел спустя минуту, зевающий и в халате.

Честно говоря, Андре удивлялся – неужели этим полным вселенской скуки зевкам и рассеянному взгляду кто-то еще верит? Морис поднимается рано, принимает прохладный душ, выпивает чашку шамьета и ровно полтора часа до завтрака работает с документами. Раньше Андре не понимал этой его привычки, потому что редко вставал раньше полудня, но теперь, когда сам начал вникать в политические и финансовые дела, а о кутежах забыл, как о страшном сне, стал находить ее очень удобной и логичной.

Пока господа прихлебатели раскланивались, желали принцу доброго утра и приятного аппетита – Морис традиционно завтракал на публике, позволяя придворным прислуживать себе, – Андре изображал оскорбленную невинность. Этакий мрачный укор легкомысленному принцу. Морис же, прежде чем откушать, изобразил этакую задумчивость в его адрес. А после десерта изволил сделать ленивый жест пальчиком, мол, так уж и быть, Волк, к ноге.

Андре подошел к столу, поклонился. И, не разгибаясь, выслушал укоризненное: «Не порти мне утро своей мрачной физиономией, лучше расскажи анекдот». Ему даже в милости своей протянули половинку персика и едва не похлопали по холке, когда он таки рассказал нечто бородатое и не смешное. Выглядело это… короче говоря, Лавуа и прочие господа прихлебатели остались крайне довольны унижением выскочки. А Андре про себя восхитился. Не знай он точно, что вся сцена продумана и разыграна – поверил бы, несмотря на многолетнюю дружбу.

Через полчаса Морис, позевывая, велел себя одеть. Господа придворные засуетились. Им в кои-то веки позволили исполнить прямые обязанности! Подать сорочку, застегнуть пуговицы, надеть на его высочество чулки. Когда очередь дошла до туфель, Морис лениво отмахнулся от шевалье де Лоне:

– Убери, не нравятся, – и жестом подозвал Андре, которому ни сорочки, ни чулок не досталось в силу слишком низкого звания и дефицита серьезных придворных должностей.

Шевалье ожег Андре уничтожающим взглядом и отошел, а камердинер подал Андре другую пару туфель (наверняка заранее приготовленную).

– Господа, свободны, – зевнул Морис, лениво протягивая Андре ногу в чулке, чтобы тот надел на него туфлю.

Так что последним, что видели господа прихлебатели, покидая комнату, был коленопреклоненный выскочка с туфлей в руке и мерзко-скучающая ухмылка принца, который сейчас уж точно покажет выскочке его шестнадцатое место.

– Благодарю за высокую честь, сир, – верноподданически мурлыкнул Андре, надев на Мориса вторую туфлю и услышав звук закрывающейся двери.