Жена винодела

– Я помню себя молодой и знаю, что сердцу не прикажешь. Но изменять тем, кто тебе близок, опасно, особенно в такое время, как наше.

Селин тяжело сглотнула, чувство вины переполняло ее.

– Знаю.

– Я по глазам вижу, что вы его любите. По-моему, он вас тоже любит. – Она вздохнула: – Но почва у вас под ногами зыбкая.

Селин не успела ответить, как мадам Годен повернулась и пошла вперед. Селин сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и последовала за ней в погреб, где хранилось оружие. Мадам Годен жестом показала ей на одну из бочек, а сама покатила в сторону зала другую такую же.

– Куда их отправят отсюда? – проговорила Селин, почувствовав, что неловкое молчание затягивается. – Кому вы их передаете?

Мадам Годен остановилась, посмотрела на Селин и приложила обе руки к губам.

– Задавать вопросы еще опаснее, чем влюбляться не в тех мужчин. – Она помолчала и, по-прежнему глядя на Селин, добавила: – Раньше вы ни о чем меня не спрашивали.

– А теперь спрашиваю. Пожалуйста, я хочу знать, что делаю хорошее дело.

– Лучше, чтобы каждый знал только свое место в цепочке. Уже и это достаточно рискованно. – Мадам Годен отряхнула руки и зашагала прочь, а когда Селин выкатила в зал свою бочку, мадам Годен там уже не было. Следующие двадцать минут Мишель и двое других мужчин ходили вверх и вниз по лестнице, поднимая бочки и унося их в чернильную ночь.

– О чем ты говорила с мадам Годен? – спросил Мишель после того, как бочки с оружием уехали и он снова спустился в погреб к Селин. – У нее был расстроенный вид.

– Я… я спросила ее, куда отправляют винтовки.

Мишель поднял бровь:

– Зря.

– Знаю. – Селин помедлила. – Она уехала?

– Да. – Мишель жестом пригласил Селин присесть на каменную скамью у стены. Какое-то время они сидели молча, потом Мишель сказал:

– Селин, рано или поздно эти винтовки будут стрелять во врагов. Немцы не слышат голоса разума. Они понимают только винтовочные выстрелы.

Селин кивнула, закрыла глаза.

– Ясно. – Ей и правда было ясно. Но ясно было и другое: за все надо платить. На что она обрекает свою душу, вкладывая оружие в руки тех, кто станет убивать?

– Что такое, Селин? – Мишель положил ладонь на ее щеку.

Она открыла глаза, взглянула на него:

– Мадам Годен знает про нас с тобой.

Мишель пристально глядел на нее с непроницаемым выражением лица:

– Она ничего не упускает, верно?

Селин тряхнула головой и в наступившем молчании искала слова, которые следовало произнести и которые все изменят. Она сделала глубокий вдох:

– Есть еще кое-что, о чем мне нужно сказать тебе, Мишель. Кое-что важное.

Мишель взял ее за руку – чувствует ли он, какая у нее влажная рука?

– О чем, моя дорогая?

Селин собралась с силами. Она репетировала эту фразу уже две недели, с тех пор, как у нее во второй раз не пришли месячные.

– Мишель, я беременна.

Она затаила дыхание, а Мишель застыл с приоткрытым ртом и, не отрываясь, смотрел на нее. Ей вдруг представилось, что он, может быть, досадует на возникшую трудность и недоволен, что она, Селин, допустила такое развитие событий.

– О, Селин, – наконец проговорил Мишель. – Это ребенок Тео?

– Нет-нет! – Селин взяла его за руки. – Он твой, Мишель!

Мишель крепко стиснул ее пальцы, глаза его расширились.

– Ты уверена?

– Да. – Она не стала объяснять, хотя самой это было очевидно. С Тео у нее не было близости несколько месяцев, и, лишь осознав ситуацию, она поспешила с ним лечь – что, конечно, делало ее худшей женщиной в мире. Но ничего другого не оставалось. Что будет, когда Тео заметит ее живот и поймет, что он здесь ни при чем? Разумеется, он сразу поймет, кто отец ребенка, и остается лишь гадать, как он станет мстить. В «Мезон-Шово» имелось слишком много смертельно опасных тайн, чтобы рисковать.

– Ты сердишься? – спросила Селин, не дождавшись ответа Мишеля.

– Нет, Селин, конечно же, нет. Я счастлив, очень, очень счастлив.

– Правда?

Он отер слезы.

– Селин, я люблю тебя. И ничто на свете не может это изменить.

– Но ребенок все осложнит.

– Все и без того сложно. И да, нам придется пока держать это в секрете, но, Селин, у нас будет ребенок. Общий. Соединение лучшего, что есть в тебе и во мне. Это – да, это чудесно.

Она бросилась к нему в объятия, и он прижал ее к себе крепче обычного. Она не сознавала, что плачет, пока он, чуть отодвинувшись, не отер большим пальцем слезы с ее щек.

– Что с тобой, любимая?

– Мне так страшно. – Селин положила руки на живот. – За тебя, за меня, а вот теперь еще и за него. А что будет, когда он родится? Мы не сможем вечно скрывать правду от Тео и от Инес.

– Придумаем.

– Я просто представляла все это себе совсем по-другому.

– Но происходит то, что происходит. А жизнь, зачатая в любви, всегда благословение, невзирая на все сложности.

– Знаю. – Но Селин понимала: эта радость – рождение ребенка – навсегда останется омрачена ее проступком. К тому же сын или дочь могут так и не увидеть своего дедушку. Не говоря уже о том, что, столь многого лишенная, она и сама виновата, что лишила Инес Мишеля.

– Селин. – Мишель взял ее руки в свои. – Наверное, тебе сейчас лучше выйти из нашей группы.