Жена винодела

– …погибла, – тихим голосом закончила Инес, а когда брови Самуэля взлетели вверх, прибавила: – А это мой сын Давид.

– Рад познакомиться с вами, месье, – вежливо, как его учили, поздоровался Давид и дернул Инес за платье. – Мама, можно мне теперь мой самолет?

– Конечно, милый. – Инес протянула мальчику игрушку, и он уселся на пол конторы Самуэля Кона и принялся размахивать самолетом, негромко имитируя рычание двигателя.

Тем временем Инес рассказывала потрясенному Самуэлю свою историю, начиная с того, что случилось с Мишелем и Селин и заканчивая своим превращением в Эдит. Он в свою очередь поведал о том, как их с сестрой с помощью голландской супружеской пары тайно переправили через границу Швейцарии, так что до конца войны они прожили в безопасной Женеве.

– Вы спасли мне жизнь, – заключил он. – И моей сестре. Я у вас в вечном долгу.

– Вы мне ничего не должны, – поспешно возразила Инес. – Но я тем не менее надеялась, что вы захотите мне помочь в одном довольно щекотливом деле.

– Я к вашим услугам. Все, что пожелаете.

Инес объяснила, что «Мезон-Шово» перешел к ней и что она хочет оставить его Давиду, что было бы в высшей степени справедливо.

– Но, возможно, его уже конфисковали и продали. Не исключено, что я опоздала. Но может, существует шанс все исправить, может, вы сумеете сделать так, чтобы поместье осталось у меня, а значит, у Давида? В конце концов, он законный наследник.

– Да, ситуация действительно непростая. – Самуэль вздохнул. – Но я сделаю все, что в моих силах. Разумеется, нам также понадобятся бумаги, согласно которым Давид будет официально считаться вашим сыном. Но с учетом того, сколько документов пропало или было уничтожено во время войны, будет не слишком трудно сочинить несколько фальшивок – так сказать, pieux mensonge[41]. Значит, вы собираетесь вернуться в Виль-Домманж?

– Нет, я не смогу. Мне нужно начать все заново. Может, в Париже, может, даже в Америке. Слишком много воспоминаний, и кто знает, что произойдет, когда люди поймут, что Инес Шово жива? Я не могу рисковать – у Давида больше никого нет.

– Мне очень жаль, что все так обернулось.

Инес отвела взгляд.

– Это моя вина.

– Мы все совершаем ошибки. – Самуэль печально улыбнулся. – А война превратила наши ошибки в утраты, о которых мы будем помнить всю жизнь. Однако нужно идти вперед, правда? Это все, что нам остается.

Инес всегда хотела рассказать Давиду о прошлом, но годы шли, а она все не могла набраться храбрости. К тому времени как они перебрались в Нью-Йорк, она до такой степени привыкла к новому образу – разведенной француженки Эдит Тьерри, – что ей становилось все труднее открыть правду. Что скажет ее сын, когда узнает, что она не его мать? Что она виновата в смерти его настоящих родителей? Что она увезла его из отчего дома просто потому, что больше не могла жить в мире с собой?

И все же Инес знала, что обязана рассказать Давиду правду. Однажды, когда ему было семнадцать и он учился в старшем классе школы, в винном магазине на Западной Семьдесят второй улице она обнаружила бутылку шампанского «Шово» 1940 года и купила ее, хотя пришлось выложить довольно большую сумму. Но ей показалось, что это знак свыше: последнее вино, которое сделали Мишель с Тео прежде, чем мир раскололся на части. Она и Селин – помогали делать вино, и Инес, открывая бутылку у себя в гостиной, ощущала, будто держит в дрожащих руках нечто, принадлежащее другой эпохе, другой реальности.

Она пила и репетировала, что скажет Давиду. Несмотря на то что урожай в 1940 году выдался скудный, пузырьки были мелкими и нежными, а вино – маслянистым, как бриошь, со свежими лимонными нотками и едва уловимыми оттенками карамели и мела. Превосходное шампанское, настоящий шедевр, ода земле, погребам и виноделам. Селин была права, когда говорила о вине этого года: им удалось создать из хаоса нечто прекрасное. Мишель бы им гордился. Наслаждаясь каждым глотком, она закрыла глаза и представила, как возвращается в Виль-Домманж и находит там Мишеля, работающего в погребах. Волосы поседели, лицо в морщинах. Он обнимет ее и скажет, что всегда знал, что все это было ошибкой и что он ее прощает.

К тому времени, как Давид вернулся из школы, Инес была уже пьяна, но все равно попыталась открыть ему правду.

– Вот кто ты, – сказала она заплетающимся языком, поднимая пустую бутылку, а он посмотрел на нее, и на его лице отразилось нечто среднее между жалостью и презрением. – Перестань на меня так смотреть. Я пытаюсь тебе сказать кое-что важное. Это вино сделал твой отец.

Давид прищурился.

– Мой отец был героем французского Сопротивления в Париже. – Эту историю она рассказывала ему тысячи раз, преувеличивая героизм Мишеля и переместив его в Париж, потому что была не в силах говорить с Давидом о Шампани. Конечно, проще было бы сделать отцом мальчика Эдуара Тьерри, мужа настоящей Эдит, но она и так нагородила слишком много лжи. – А теперь вдруг он превратился в винодела, мама?