Женщина французского лейтенанта

Сэр Роберт с огорчением воспринял письменное известие о расторжении помолвки, но со временем, купаясь в сладкой патоке собственного грядущего счастья, махнул рукой на это дело. Какие его годы, черт побери, найдет себе еще не одну невесту, наверняка и получше, к тому же избавил дядю от сомнительного родства с этим Фриманом. Перед отъездом из Англии племянник приехал познакомиться с миссис Беллой Томкинс. Дама ему не понравилась, и он искренне пожалел дядюшку. От повторного предложения «Маленького дома» он отказался. Имени Сары не упоминал. Он пообещал вернуться на свадьбу, но потом придумал прекрасную отговорку: малярия. Близнецы, вопреки его фантазиям, на свет не появились, зато, когда пошел тринадцатый месяц его изгнания, у дяди родился сын и наследник. К тому времени он так далеко зашел в своей безнадежности, что после отправки поздравительного письма испытывал лишь одно желание – чтобы его нога больше не ступала на землю Уинсайетта.

Если чисто технически Чарльз не блюл себя – в лучших европейских отелях было хорошо известно, что английские джентльмены выезжают за границу, чтобы оттянуться, и такие возможности им предоставлялись, – то эмоционально он сохранял целомудрие. Он совершал (или извращал) половой акт с молчаливым цинизмом… примерно так же, как взирал на древнегреческие храмы или принимал пищу. Гигиеническая процедура. Мир без любви. Порой в какой-нибудь церкви или художественной галерее он на мгновение воображал, что Сара рядом. И вдруг распрямлялся, делал глубокий вдох. Он не только запретил себе роскошь бесплодной ностальгии; он уже все хуже понимал, где проходит граница между реальной Сарой и Сарой его грез: если первая – назовем ее Евой – олицетворяла все таинства, глубинные смыслы и саму любовь, то вторая была полусумасшедшей интриганкой-гувернанткой из затерянного приморского городка. А представляя себе их случайную встречу, полагал, что не увидит в ней ничего, кроме собственной дури и заблуждений. Хотя публикацию объявлений в газетах он не отменил, но все чаще склонялся к мысли: не откликается – ну и хорошо.

Его главным врагом была скука, и именно она как-то вечером в Париже подсказала, что этот самый Париж ему надоел, и снова тащиться в Италию, или Испанию, или еще куда-то неохота, и тут-то он и решил, что пора домой.

Вы наверняка подумали, что я имею в виду Англию, но нет. Для Чарльза она перестала быть домом, хотя он туда и съездил на неделю после Парижа. Так получилось, что из Леггорна в Париж он ехал в компании двух американцев – пожилого джентльмена и его племянника из Филадельфии. Может, все объяснялось удовольствием от разговоров на не совсем чужом языке; в общем, Чарльз проникся к ним симпатией. Их примитивные реакции на достопримечательности – он лично водил их по Авиньону и привез повосхищаться аббатством Везле, – само собой, приводили в изумление. Зато никакого лицемерия. Они не производили впечатление глупых янки, которые, в представлении викторианцев, населяли Штаты. Их простоватость сводилась исключительно к полному незнанию Европы.

Старший филадельфиец в действительности был человек начитанный и тонкий знаток жизни. Однажды после ужина они с Чарльзом затеяли длинную дискуссию (племянник выступал в роли слушателя) касательно перспектив Англии и ее взбунтовавшихся колоний, и критические, хотя и вежливо сформулированные, замечания американца о родине-матушке затронули душевные струны нашего героя. За американским акцентом скрывались взгляды, мало чем отличавшиеся от его собственных. Он даже разглядел вдали, пускай смутно и только с помощью дарвинистских аналогий, как Америка обгоняет старые виды. Это вовсе не означает, что он стал подумывать об эмиграции, хотя тысячи английских бедняков ежегодно отправлялись за океан. Но Ханаанская земля, которую они себе представляли (тут срабатывала самая наглая ложь в истории рекламы), сильно отличалась от той, какая виделась ему: страна, где живут трезвомыслящие, простые в обращении джентльмены – вроде этого филадельфийца и его племянника, слушающего их с прилежным вниманием. Дядя сформулировал свою мысль предельно четко: «Мы, в целом, говорим, что думаем. А из Лондона, уж простите, мистер Смитсон, я унес впечатление такое: только не говори, о чем ты думаешь, и да поможет тебе Бог».

Но это еще не все. Чарльз поделился своими мыслями с Монтегью во время их ужина в Лондоне. К Америке тот отнесся с прохладцей.

– Я сомневаюсь, что там много златоустов на один акр, Чарльз. Ты не можешь выступать как доверенное лицо отбросов общества из Европы и одновременно представлять цивилизованный слой. Хотя, вероятно, их старые города будут поприличнее. – Он сделал глоток портвейна. – А кстати, вот где она могла бы оказаться. Такая мысль наверняка приходила тебе в голову. Я слышал, дешевые пакетботы заполнены женщинами в поисках мужей. Для нее, конечно, есть другие резоны, – поспешил он добавить.