Женщина, которая жила у моря

– Подумайте, маэстро, насколько благородна эта работа! Ведь вы сделаете музыку доступной для многих людей, у которых нет возможности посещать концерты!

Наконец Пьетро позволил себя убедить и согласился.

Неаполь, 20 октября 1910 г

Пьетро каждый день отправляется в студию звукозаписи, но я вижу, что он несчастлив. Он, как обычно, пытается скрыть от меня разочарование под маской заносчивости, но я знаю, что при всей кажущейся самоуверенности его сердце разрывается от боли.

Но как бы то ни было, деньги нам нужны, и Пьетро откладывает большую часть своего заработка. Он постоянно твердит о возвращении в Нью-Йорк, но как только начинает фантазировать о том, чем будет там заниматься, я сразу меняю тему. Меня раздражают такие разговоры.

Вчера я отпросилась с работы, чтобы сходить с Пьетро в студию. Мне хотелось понять, чем он недоволен. Он удивился, потому что в Нью-Йорке я никогда не интересовалась его работой.

Я ожидала, что студия на улице Фория представляет собой театр в миниатюре, но все оказалось иначе. Когда-то это помещение служило конюшней, которую компания переделала под свои нужды. Меня усадили за стеклом перед студией – небольшой комнатой с низким потолком, обитой звукоизолирующей тканью, в которой никогда не разместить настоящий оркестр.

Помощники помогли Пьетро забраться на возвышение перед маленьким оркестром из десяти музыкантов. К каждому инструменту была приделана своеобразная воронка, которая поворачивалась то вправо, то влево, в зависимости от того, куда нужно направить звук. Сбоку от возвышения находилась еще одна огромная воронка, наподобие рупора, к которой, по знаку Пьетро, певец приближался или, наоборот, удалялся, в зависимости от музыкального момента. Конечно, это было совсем не то, что дирижировать в театре или на концерте под открытым небом.

Мальчик, внимательно следивший за временем с часами в руке, в какой-то момент подал сигнал, что надо начать запись заново. Дон Эспозито объяснил мне, что музыканты не уложились в отведенное время, которое ограничено канавкой диска.

Пьетро считал, что музыкой нужно наслаждаться вживую, но я все равно расчувствовалась, прослушав запись. Я вспомнила о Руджеро, который так радовался покупке граммофона, скрасившего его последние дни. И мне тоже захотелось купить граммофон и слушать диски, записанные с участием Пьетро.

– Ну, как все прошло? – спросила я Пьетро, когда он освободился.

– Плохо! Сухо и примитивно. Мы и так уже заменили трубы на смычковые, потому что звучание труб технически трудно передать. В общем, есть над чем поработать. Нужно совершенствовать саму систему.

Беря Пьетро под руку, я подумала, что на самом деле он слишком строг к себе и чересчур щепетилен. И всегда будет всем недоволен.

Неаполь, 30 октября 1910 г

Сегодня я никуда не торопилась, делала все не спеша, как и положено в воскресенье. Я разогрела рагу, приготовленное Кончеттой накануне, и некоторое время сидела за столом, листая журнал. Через несколько часов мы с Пьетро и Сантино отправились на мессу в церковь Санта-Мария-деи-Верджини. Для Пьетро это очень важно, а я давно уже не верю в Бога.

После обеда мне наконец-то удалось уединиться в саду, как обычно по воскресеньям, если Пьетро не берет меня на концерт своего кумира Каравальоса. Аттилио сказал, что сейчас самое время высаживать рассаду, пока не наступили холода.

Мне нравится копаться в земле, обрезать сухие ветви, наблюдать, как распускаются бутоны. Это успокаивает и очищает мой разум. Но я была очень огорчена тем, что прекрасные розы, за которыми я ухаживала столько времени, засохли.

Услышав какой-то шум, я вздрогнула и с замирающим сердцем побежала посмотреть, что случилось. Оказывается, Сантино упал с садового стула. Он тут же поднялся и стал отряхивать ободранные коленки, но не проронил ни слезинки. Не позволив мне обработать ссадины, он сразу побежал к отцу и только при нем расплакался. Странный мальчик. Буквально вчера Пьетро рассказывал мне о разговоре с учителем. Тот утверждает, будто Сантино несчастлив, потому что у него совсем нет друзей. Дети дразнят его за американский акцент. «Вы же знаете, как это бывает с детьми», – сказал учитель. Но Пьетро не обратил на это внимания, он считает, что беспокоиться не о чем. Максимум через месяц мы вернемся в Америку.

Кажется, он говорит просто так. Мне в это совсем не верится.

Неаполь, 12 ноября 1910 г

Никогда не знаешь, какой день изменит нашу жизнь.

Я на собственном опыте убедилась, что даже самый обычный, ничем не примечательный или радостный и прекрасный день может обернуться горем и несчастьем. Поэтому я остерегаюсь говорить: сегодня я счастлива.

Вот что случилось три дня назад. Я вернулась домой, радуясь небольшой премии, которую получила на работе, и увидела Пьетро с перекошенным лицом. Нервно развязывая галстук, он заявил:

– С меня хватит, это выше моих сил! Я отказался от этой работы. Через две недели мы уезжаем. Я сыт по горло Неаполем и такой жизнью.