Женщина, которая жила у моря

В отношении финансов у меня больше опыта, чем у Пьетро: я видела, как велись счета в ателье Анны, да и сейчас нередко закрываю кассу в магазине Меле. Так что я купила книгу учета и начала записывать наши доходы и расходы. Узнав об этом, Пьетро страшно разозлился. Он сказал, что глава семьи – он и я не должна заниматься подобными вещами.

Меня все больше беспокоит сложившаяся ситуация. Пьетро должен немедленно чем-то заняться, хотя бы играть на фортепиано в кафе или давать частные уроки. Но я не осмеливаюсь говорить с ним об этом.

Утром, собравшись с духом, я сказала Кончетте, что мы не нуждаемся в ее услугах весь день и она может не приходить после обеда. Разумеется, она сразу поняла, в чем дело, и ответила:

– Синьора, что за глупости? Неужто вы станете пачкать руки, чтобы вымыть посуду? Я пришлю вам свою дочь, Розину, она будет помогать вам на кухне. Платите ей самую малость, è piccerella, si deve ancora imparare[86]. Сделайте одолжение.

Кончетта – добрая и чуткая женщина. Однажды, когда мы лущили горох, она вдруг сказала, что я, должно быть, много страдала; она поняла это по моей натянутой улыбке. И пока я с изумлением смотрела на нее, добавила:

– Видите sta allerìa[87] в Неаполе? Но все это притворство, и только. На самом деле Неаполь – сплошная nu dulore[88]. Тот, кто здесь живет, дышит этой болью, ощущает ее всегда и всюду.

Тогда я призналась ей, что она все поняла правильно: я потеряла всю семью. Она посмотрела на меня взглядом, полным сочувствия, и произнесла:

– Знаете, мне ведь тоже пришлось пережить смерть двух малышей… Не уезжайте в Нью-Йорк. C'avita fa' là?[89] Оставайтесь лучше здесь. Может, вы еще не поняли, но Неаполь вам подходит, он такой же, как и вы. И он вас исцелит.

16 июля 1910 г., 22:00

Вернувшись домой, я обнаружила в спальне, на туалетном столике, письмо, оставленное Пьетро на видном месте.