Женщина, которая жила у моря

В дверь постучали, но то была всего лишь Кармелина. Встревоженная служанка покачала головой, давая понять, что не нашла Костанцу.

– Ее нигде нет. Клянусь вам, я не виновата. Она вдруг словно сквозь землю провалилась. На улице столько народу… А я-то как раз сегодня приготовила ее любимую макаронную запеканку. Должно быть, она уже размякла!

– На рынке ее нет, – вмешался Руджеро. – Но, думаю, я знаю, где ее искать.

Агата вздохнула. Ее мучили зловещие предчувствия, она боялась, что Костанца никогда больше не вернется домой. Кто знает, что взбредет ей в голову!

Сколько раз, сидя в кресле, погруженная в тяжелые раздумья и делая вид, будто читает, Агата чувствовала на себе холодный осуждающий взгляд дочери. Только теперь Агата поняла, как ошиблась: после смерти отца она так и не смогла найти нужные слова, чтобы поговорить с дочерью. Но есть ли вообще такие слова? Если бы она их знала, прежде всего сказала бы их самой себе.

Все это время Агата старалась убежать от действительности и предавалась воспоминаниям: это стало для нее единственным утешением. Материнские обязанности она уступила тете Джустине. И потому, когда Альфонсо разорвал помолвку и Агата, утерев слезы, попыталась утешить дочь, та ее отвергла. «Слишком поздно», – читалось по ее сжатым губам. Внешне казалось, что разрыв помолвки не сильно расстроил Костанцу. Она не рыдала, не говорила о бывшем женихе, и если кто-то осмеливался упомянуть, что Альфонсо все еще свободен, Костанца уходила из комнаты, громко хлопнув дверью. Но Агата видела дочь насквозь и понимала, как сильно она страдает.

Руджеро пробрался между повозками, быстро миновал рынок и направился в сторону порта. Он прошел мимо статуи Нептуна и двинулся к причалу, откуда отправлялись пароходы в Америку. Руджеро знал, что Костанца любит смотреть на корабли. Он заметил ее издалека: она сидела на причале, устроившись на каком-то деревянном ящике, и наблюдала за огромным лайнером, который выходил в открытое море.

После отплытия корабля на опустевшей набережной остались лишь портовые рабочие, орудующие метлами, да несколько крестьян, с потерянным видом машущих платками.

Руджеро присел рядом с сестрой. Некоторое время оба молчали, глядя на пароход, исчезающий за горизонтом.

– Помнишь, как папа однажды привел нас сюда встречать своего приятеля? Как его звали? Того доктора, который вернулся из Америки?

– Конечно, помню. Это был Минази, – ответил Руджеро и, поколебавшись, добавил: – Тот самый, что прислал телеграмму.

– Ненавижу его.

– Знаю. Ты даже не стала читать его письмо с соболезнованиями. Но это несправедливо, ведь он и понятия не имел, что речь об отце.

– Все равно я его ненавижу.

– Как бы то ни было, в тот день папа посадил тебя на плечи, чтобы ты могла лучше видеть, как прибывает корабль. А когда заревел гудок и люди вокруг начали кричать и хлопать в ладоши, ты вдруг расплакалась!

– Да, это сильно напугало меня. Не гудок, а вся эта толпа. Гудок мне понравился. Сколько же мне было лет?

– Не помню точно. Но ты была младше, чем сейчас наш Гульельмо. Года три-четыре.

Руджеро опустил взгляд на бледные руки сестры с обкусанными ногтями. Прежде она никогда не грызла ногти.

– Папу совсем не беспокоило, что мы маленькие и можем испугаться. Он заботился только о том, чтобы показать нам этот мир. «В театре жизни всегда нужно быть в первом ряду», – говорил он.

– Не могу забыть, как однажды он позволил мне порезаться перочинным ножом, не стал его отбирать. Само собой, больше я к этому ножу не прикасалась.

– А помнишь, как мы с ним ходили на Этну? – добавила Костанца, невольно улыбаясь. – Мы шли несколько часов, продираясь сквозь кусты. У меня до сих пор остались шрамы, но я никогда ему не говорила. Еще я помню, как папа сделал нам змея, а он порвался при первом же порыве ветра.

– По крайней мере, у нас остались воспоминания, – тихо сказал Руджеро. – А у Гульельмо даже этого нет.

Оба замолчали, погруженные в свои мысли.

– Как думаешь, папа тоже хотел бы уехать в Америку, как Витале и Минази?

– Почему тебе пришла в голову такая мысль?

Костанца не ответила. Руджеро прикурил сигарету и припомнил одну необычную сцену: родители ссорились, закрывшись в кабинете, хотя прежде никогда не повышали друг на друга голос.

– Пару лет назад, в конце 1903-го, отец получил приглашение от Йельского университета. Если не ошибаюсь, его пригласили на работу на один семестр. Но мама и слышать об этом не хотела.

Руджеро протянул сигарету Костанце, и она сделала одну затяжку. Оба не двигаясь смотрели на большой корабль, который входил в гавань. Наконец Костанца нарушила молчание.

– Мне Джузеппина написала.

– И как она?

Костанца нашла в сумочке письмо и протянула брату.

– Сам прочти.

Руджеро быстро пробежал глазами страницы.

– И ты поедешь? Ты этого хочешь?

– Нет. – Костанца пожала плечами.