Женщина, которая жила у моря

Порт постепенно наполнялся новыми пассажирами. Костанца резко встала, разгладила юбку и быстрым шагом пошла прочь. Руджеро последовал за ней. Он не был уверен, стоит ли говорить сестре о том, что ему известно. Он боялся ее реакции. В свое время он был категорически против этой идеи и потому постарался о ней забыть. Но теперь, пожалуй, настало время все обсудить. Он положил руку на плечо сестры, чтобы удержать ее.

– Погоди минуту. Ты этого не знаешь, но папа хотел взять тебя с собой. В Штаты.

Костанца резко обернулась и посмотрела брату в глаза.

– А ты откуда знаешь? И почему именно меня, а не тебя?

– Я слышал, как он говорил об этом с мамой. Он не хотел, чтобы я прерывал учебу, ведь я и так не слишком хорошо учился. Мы такой шум поднимали из-за этого… Отец сказал тогда, что у меня впереди еще много времени, а вот у тебя… Ты скоро выйдешь замуж, и больше такой возможности у тебя не будет.

Костанца нервным жестом натянула перчатки.

– Но почему я ничего не знала, почему никто ничего мне не сказал? – вдруг воскликнула она пронзительным голосом.

– Потому что он никуда не поехал. Не было смысла говорить тебе об этом. Да и вообще, он всегда предпочитал держать все в себе, – ответил Руджеро и продолжал: – Он и без того прекрасно знал, что ты согласишься. А потом…

– Значит, он и правда хотел взять меня с собой в Америку? – взволнованно перебила его Костанца.

– Послушай, Костанца. Соглашайся на предложение Джузеппины. Поезжай в Нью-Йорк. Папа был бы очень рад. Отвлечешься от всего этого.

В этот момент прямо над ними пролетела чайка.

Костанца отколола булавку от шляпки, сняла ее и бросила на землю.

– А ну, кто быстрее до Нептуна?! – крикнула она и со всех ног помчалась вперед.

Руджеро какое-то время смотрел сестре вслед. Потом наклонился и поднял ее шляпу.

Путешествие

ДНЕВНИК КОСТАНЦЫ АНДАЛОРО

12 июня 1906 г

Я сижу на кровати в своей каюте. Спрашиваю себя, зачем все это, и не нахожу ответа. Быть может, чтобы угодить Руджеро или тете Джустине, которая незаметно на меня давила. Чувствую себя какой-то посылкой, погруженной на корабль и отправленной в Нью-Йорк. Что я здесь делаю? Выходить из каюты желания нет, как и ужинать с незнакомцами, которые начнут задавать всякие вопросы. Сегодня я собралась с духом и спросила у стюарда, могу ли я поужинать в каюте, потому что устала. «Да, но только сегодня, – ответил он с любезной улыбкой, – потому что завтра капитан устраивает вечеринку». С этими словами он протянул мне конверт с приглашением, где стояло мое имя. Не хочу даже думать об этом. Завтра придумаю какую-нибудь отговорку.

Как мне сказали, путешествие будет долгим. Около двух недель, в зависимости от погоды. Это меня пугает. Ведь мы полностью во власти стихии, а особенно я, потому что чувствую себя так, будто я – это кто-то другой. И мне приходится прикладывать усилия, чтобы не потерять себя. Вот почему я решила вести дневник: это единственное, что я могу делать в такой ситуации.

Надеюсь, это поможет удержать мои мысли в пределах разумного. Кроме того, если корабль потерпит крушение, эта кожаная тетрадь, принадлежавшая моему отцу, может оказаться единственным, что от меня останется. А если все будет хорошо, я сохраню ее, и, кто знает, возможно, когда-нибудь ее прочтут мои внуки. Не знаю, как сложится моя жизнь, но меня это нисколько не волнует.

В дверь постучали. Официант принес ужин. Он говорил со мной на ломаном английском, должно быть, принял за американку, которая возвращается домой. Наверное, из-за цвета моих волос и фигуры. Я не стала его разубеждать и поблагодарила тоже на английском. Поела немного овощного супа.

Позавчера к нам приходили тетя Иммаколата и дядя Коррадо с детьми, чтобы попрощаться со мной. Палидда плакала, заставила обещать, что я буду ей писать. Тетя поглаживала мамину руку, пытаясь подбодрить ее. Было ужасно грустно. К счастью, дядя Коррадо, по обыкновению, много шутил, и понемногу атмосфера разрядилась. Я была рада видеть их и просила тетю заботиться о маме в мое отсутствие. С тех пор как они снова стали у нас бывать, тетя много хлопочет и суетится, словно хочет загладить вину.

Сегодня утром вся семья собралась провожать меня в порт, но я категорически отказалась. Не хотелось устраивать из моего отъезда шоу. В конце концов они смирились и остались дома. Мама молча сняла с пальца обручальное кольцо, которое носила с тех пор, как я ее помню, – две переплетающиеся змейки с бриллиантами на головах – и надела его мне. У меня к горлу подступил комок, мы поцеловалась. Мама крепко прижала меня к себе, будто не хотела отпускать. Тетя Джустина надела мне скапулярий Кармельской Богоматери[21], чтобы она меня защитила. Гульельмо просто молча наблюдал за нами с приоткрытым ртом. Потом убежал и вернулся со своей плюшевой собачкой, Маккьеттой, и вручил мне ее. У меня слезы навернулись на глаза.

– Не надо милый, оставь себе, – сказала я.

– Нет, надо. Маккьетта тоже хочет плыть на корабле, и ты будешь не одна. Отдашь потом, когда вернешься. Ты ведь скоро вернешься? Еще до конца лета?