Женщина, которая жила у моря

Я всегда была хорошей рассказчицей, но под острым взглядом этих светлых глаз-бусинок с трудом подбирала слова, объясняя, что хотела найти некую Костанцу, которая жила в этом районе лет 40 назад и теперь, должно быть, уже умерла, хотя я точно не знаю, когда это случилось. Я сообщила, что являюсь правнучкой Костанцы, моя фамилия Фазани, и больше мне ничего о прабабушке не известно, даже ее девичью фамилию я не помню, а может, никогда не знала. Я несколько раз повторила «Фазани», надеясь, что это о чем-нибудь напомнит старухе. Несколько мгновений она смотрела на меня с недоумением, а потом ее лицо озарила улыбка.

– Так ты Роза, дочь Костанцы? Почему же ты сразу не сказала? Я могла бы догадаться по твоим рыжим волосам! – воскликнула она с воодушевлением. – Я не очень хорошо вижу левым глазом, а слышу еще хуже… Ты очень похожа на мать! Такая красавица! Я знала, знала! Да, это и есть тот самый дом и та самая квартира.

– Вообще-то меня зовут Лучилла…

– Синьора Зина, что вы такое говорите! – вмешалась Антоньетта таким громким голосом, что я сразу поняла, как нужно разговаривать с хозяйкой дома. – Разве Роза может быть так молода? Ей должно быть лет сто, не меньше!

– Да, на самом деле Роза – это моя бабушка. И она никогда не была рыжей. А я ее внучка, Лучилла. Мой отец, Луиджи Фазани, – сын Розы, – сказала я, на этот раз гораздо громче.

– Прости, дорогая, – ответила Зина, смутившись. – Старики часто путаются во времени. Кажется, война закончилась только вчера и еще недавно я была молода, как ты. Сама не могу поверить, что мне уже 87. Трудно смириться с тем, что… твое время подходит к концу. Только что было лето, и вот – зима. – С этими словами Зина бросила печальный взгляд в окно.

В комнате повисла тишина. Я тщетно пыталась подобрать походящие слова, чтобы утешить старушку.

– А ты как живешь? Ты замужем?

– Нет, я не замужем.

– Сколько тебе лет? Не будь как я, ведь я вышла замуж, когда уже было слишком поздно заводить детей.

Она наклонилась ко мне и тихо, чтобы не услышала камеристка, прошептала:

– Я вышла замуж уже потом, после… – Она кивнула в подтверждение своих слов.

– Мне 32, и я оперная певица.

– О, это чудесно! – воскликнула Зина. – Я так рада! Помню, я ходила в Сан-Карло; у меня еще было бархатное пальто с воротником из чернобурки, который я прикалывала золотой булавкой. Это теперь женщины делают, что хотят. В мое время мы могли быть портнихами или гувернантками. И это правильно. Я имею в виду, нынешние девушки поступают правильно. Они никого не слушают. А я работала учительницей. Я любила детей. И они меня любили. Да, они меня очень любили, – повторила она чуть слышно. – Но расскажи о твоей семье. Мы давно ничего не слышали о Розе.

Зина устроилась в кресле поудобнее, взяла из вазочки карамельки, одну сунула себе в рот, а другую протянула мне.

Я сразу сообщила, что бабушка умерла, когда я была еще ребенком. На мгновение я задумалась, что могу о ней рассказать. Очевидно, не стоило упоминать, что она была властной и вспыльчивой старухой, которая всю жизнь подавляла моего отца. И я решила остановиться на последних годах ее жизни, когда она была уже тяжело больна и мы приезжали к ней все реже, потому что были привязаны к школе. Мы ведь жили в разных городах. Родители развелись, когда я была совсем маленькой. Мы с братом Франческо остались с матерью, она нашла работу в Риме, и мы переехали туда. Но все каникулы и праздники мы проводили у отца в Генуе, где он снимал чудесный дом у самого моря, на краю города.

Потом мы узнали, что бабушка попросила его переехать к ней, поскольку ее здоровье сильно ухудшилось. «У нас такой огромный дом, зачем тебе тратиться на аренду!» – сказала она, и отец подчинился. Он отказался от домика с видом на море и, что самое обидное, оставил там (я так и не смогла понять почему) свою коллекцию пластинок. Как будто хотел за что-то себя наказать.

Пока я вспоминала об этом, мне пришло в голову, сколько недосказанного остается между детьми и родителями! Но мы понимаем это только тогда, когда родителей уже нет в живых и поговорить с ними невозможно. Пока они еще с нами, мы почему-то не пытаемся разобраться в их чувствах. Их отношения с другими людьми, их прошлое, все, что не касается нас напрямую, остается «за кадром».

Тут вошла Антоньетта и объявила, что обед для синьоры готов. Я смутилась и, неловко извинившись, поднялась со стула. Почти все время говорила только я, и мне не удалось разузнать ровным счетом ничего – я даже не успела достать из сумки письмо.

– У меня есть письмо, которое я хотела вам показать, но, может быть, мне лучше вернуться завтра, чтобы не слишком вас утомлять?

– Да, дорогая, приходи завтра с утра, – сказала старушка, вставая при помощи камеристки. – Я буду ждать.

6

– Какое чудное у вас ожерелье, синьора Зина! А это кольцо со змеями – просто прелесть!

Старушка зарделась.

– Спасибо, милая, это семейные реликвии.

Я наклонилась, чтобы поцеловать ее в щеку. Кожа была удивительно гладкой, учитывая ее возраст.

– У вас такая нежная кожа.

– Это кожа старухи, – ответила она с довольной улыбкой.