Женщина с пятью паспортами. Повесть об удивительной судьбе

Одной из наших главных забот было спасти из всех ценных музейных коллекций в Кёнигсварте всё, что возможно, если война должна была разразиться над нами. Уничтожить собственное прошлое нам казалось неблагодарным делом. Как опекунов редких ценностей, нас охватило парализующее чувство недостаточности того, что мы могли сделать, так как мы хорошо понимали, что любое решение было бы, видимо, половинчатым.

Потом мы спрятали книгу для гостей, которая хранилась в доме поколениями и в которую были занесены многие компрометирующие имена, как, например, имена тех, кто был замешан в заговоре против Гитлера, об участии в котором никому не хотелось быть упомянутым.

Лишь сейчас, когда наш образ жизни находился под угрозой, мы поняли, какой источник внутренней силы представляло собой продолжение того, что досталось нам из глубин времени вопреки всем обстоятельствам, сохранение этого прошлого и защита культурной традиции от неумолимого гнёта нашего уравнивающего всех без разбора времени.

Одна из беженок, которые уже более двух лет жили у нас на нижнем этаже, дом которой, как и её маленький магазин в Гамбурге, был разрушен, пооткровенничала как-то со мной за несколько недель до конца войны. Она была матерью двух маленьких детей и уже в течение многих месяцев не слышала ничего о своём муже с русского фронта. Её пятнадцатилетняя дочь находилась в молодёжном лагере в Восточной Пруссии: «Она там счастлива, там нет никаких воздушных налётов, но я так долго о ней ничего не слышала… Это такая долгая поездка, и, может быть, ей не разрешат уехать… Я напишу и спрошу».

Неоднократно я пыталась её убедить оставить всё и забрать своего ребёнка. Я не смогла ей сказать, что война уже закончилась и что надо очень спешить. Она была неспособна принять какое-либо решение: привыкшая послушно выполнять приказы, она не знала, что делать, когда их больше не поступало. Теперь было уже слишком поздно. Она была больна от горя. Если бы она раньше послушалась меня! Сомневаясь в собственных словах, я пыталась её утешить: «Может быть, молодёжный лагерь эвакуировали, ещё до того как туда вошли Советы».

Две молодые украинки появились у меня однажды утром: они слышали, что я русская, и прошли долгий путь пешком, чтобы найти меня. Обе они были приведены в Германию отступающей немецкой армией и в пути выполняли различную работу. Они были родом из одной деревни, пухлые и краснощёкие, с голубыми глазами и белокурыми косами. Они преданно смотрели на меня…

«Как я могу вам помочь?» – «Мы хотели лишь поговорить с вами», – сказали они просто. Я дала им поесть и денег и добавила: «Мы, наверное, скоро тоже вынуждены будем уйти отсюда».

Не веря своим глазам, они осматривались в красивой комнате. Я не могла их оставить у себя, пока действовали ещё местные власти и дом был занят эсэсовцами.

Позднее я глубоко сожалела, что не сделала для девушек большего. Если бы я видела хоть какую-нибудь возможность спрятать их, они, может быть, могли бы бежать с нами, но я не смею и вообразить, что стало бы с ними, если бы они попали в руки своих земляков.

Когда после войны я работала в Красном Кресте, то воспоминание об этих девушках подстёгивало меня всегда и как только можно больше помогать беженцам и беззащитным.

Эсэсовцы исчезли неожиданно ночью – в южном направлении. Мы проснулись утром и обнаружили, что дом был пуст. Они взяли с собой пушку, а также наших лучших рабочих лошадей, которых запрягли для перевозки орудия. Так как русские пленные узнали, какую опасность представляет собой оставленная гаубица, они утащили её со двора и бросили в канаву.

Полная ожидания тишина опустилась над Кёнигсвартом. Но ненадолго, так как вдруг раздался мощный взрыв! Курт бросился посмотреть, вырванный из своего обычного спокойного состояния: «Это пушка, – закричал он, – СС стреляет по нам!». Русские и французские военнопленные бежали в панике в парк, где под холмом была канава, вырытая осколком, служившая нам холодильником. Так как во дворце не было подвала, мы отправились вниз и встали под круглые своды коридора, поскольку такие своды при прямом попадании обрушиваются в последнюю очередь.

Снова глухой удар и взрыв, на этот раз слева от дома. Курт, ветеран войны 1914 года, сказал успокаивающе: «Теперь будет ещё последний выстрел. У них было только три гранаты, я сам сосчитал!».

В «Руководстве по стрельбе», которое осталось у Павла со времён его обучения на курсах для унтер-офицеров, было написано буквально следующее: «Один выстрел справа, один слева, а последний в цель». Так что теперь мы были на очереди.

Он раздался без задержки с громким рёвом. Но, к счастью, они прицелились слишком высоко и попали лишь в главную дымовую трубу, которая высокой дугой отлетела, как комета, оставляя за собой обломки кирпича. Некоторое время спустя примчался во двор один из наших французов, ведя с собой наших добрых лошадей, счастливый, что отвоевал их: «Я же не мог им оставить моих животных». Мы узнали лишь сейчас, что эсэсовцы прихватили и его с собой.