Хотя на службе было очень много муштры, лошади были всё же главной заботой. Их надо было чистить щёткой, кормить и выводить. Верхом ездили редко, но это не было слишком большим недостатком, поскольку лошади все без исключения были норовистыми.
Для боевых походов Павлу был выделен конь, которого звали Меттерних, так как начальство, конечно, не могло отказать себе в удовольствии слышать приказ: Меттерних на Меттерниха!
Меттерних был упрямым конем, который был способен на любой дурной выверт, какой только могло выдумать для своей защиты привыкшее к плохому обращению животное: неожиданно лягнуть, встать на дыбы, когда седлают, и сбросить всадника во время парада.
Павел, когда узнал, что они на следующий день отправятся на фронт, попытался ублажить и побаловать своего однофамильца – ведь им придётся научиться полагаться друг на друга, что бы ни случилось. Он дал животному сочного овса, помыл его, почистил щёткой и в заключение поцеловал в нос.
Годы глубокого недоверия всё-таки испортили характер коня Меттерниха. Он не понял доброго намерения и на нежность ответил тем, что укусил Павла прямо в лицо.
Ослеплённый болью и гневом, Павел схватил первые попавшиеся вилы, всё же успев проследить, чтобы замахнуться тупым концом, и сильно ударил коня по крупу. Меттерних увернулся с ловкостью циркача, так что штрафной удар пришёлся мимо. После этого происшествия между ездоком и конем установился боевой нейтралитет, который и остался единственной базой взаимопонимания между ними.
Иногда устраивались так называемые товарищеские вечеринки. Женщины помогали тогда на кухне, но мне они не разрешали даже пальцем пошевелить, что мне было неприятно, так как я не хотела оставаться в роли бесполезной декорации.
Пока Павел ещё не был офицером, мы избегали встречаться с ними, не считая тех, кто приходили к нам, чтобы вместе поужинать. Они думали, что Павел намного раньше войдет в их ряды, и один из них, который однажды наблюдал за тем, как Павел нагружал телегу навозом, спросил его, покачивая головой: «Разве у вас совсем нет честолюбия?».
Но Павел не хотел нести ответственности за дело, с которым был не согласен. С другой стороны, ему было никак не избежать того, что через два года войны его отправят в офицерскую школу; до этого его жизнь проходила между издевательством и гротеском.
Воздушные налёты на Штутгарт усилились. Когда однажды ночью, подверженные по пути частым обстрелам, мы приехали в город, увидели горы обломков. Вокзал и частично наша гостиница взлетели на воздух, и от них исходили облака дыма и пыли.
Когда мы с большим трудом, преодолевая одно препятствие за другим, вошли в разрушенный вестибюль, нам навстречу вышел директор гостиницы, милый господин Лёбле, он провёл нас в наполовину сохранившуюся часть здания и радостно объявил: «Ваша комната осталась совершенно нетронутой». В комнате всё было уже прибрано и вычищено. На столе стояли, как по волшебству доставленные сюда из сказочной страны, бутылка шампанского во льду и блюдо с устрицами – совершенно незаслуженная награда за то, что господин Лёбле считал геройским возвращением домой.
Теперь каждый день в Штутгарте означал 24-часовую отсрочку того неотвратимого момента, когда Павел должен будет отправиться в бурлящий котёл войны, в Россию. Мы могли уже посчитать на пальцах дни, когда это произойдёт, так как он уже заканчивал курс обучения в Канштате и должен был скоро поступить в офицерскую школу Крампница, чтобы получить там окончательный лоск.
Пока же Павел оставался в Штутгарте, и мы смогли в одни из выходных съездить в Йоганнисберг.
С высоты горы Йоганнисберг, возвышающейся над долиной Рейна, взгляд простирается от Майнца до Бингена над бесчисленными деревьями, которые растут на мягких склонах холмов. Виноградники дворца с древних времен пользовались мировой славой. По преданию, виноград растёт на этих склонах со времён римлян, чей пограничный вал, лимес, проходил по гребню гор Таунус за дворцовым лесом. Карл Великий жил в своей резиденции на противоположном берегу Рейна, в Пфальце, в Ингельхайме. Согласно легенде, он показал своим могущественным пальцем на гору и приказал там разводить виноград и возделывать вино, так как лишь на склонах Йоганнисберга рано таял снег.
Жители Рейнгау, области на Рейне, с севера защищённой лесами и кустарниками, на западе и юге открытые влиянию западной культуры, находившейся в течение столетий под мягким господством церкви, не знавшие насилия и жившие как «свободные», сформировали в себе собственный склад души. На это влияли гармония и мягкость пейзажа, его широта и прелесть, близкие земле заботы о винограде и вине и связанные с этими заботами и побуждающие к размышлениям символы. Это делало жителей Рейна духовно независимыми и не падкими на лозунги и ложные обещания даже во времена нацизма.
На короткое время Йоганнисберг был присужден наполеоновскому маршалу Келлерману, победителю под Вальми.