После 1815 года поместье отошло к австрийской короне. Император Франц I подарил его своему доверенному советнику и другу, канцлеру князю Меттерниху в качестве возмещения за разрушенные поместья в войне против Наполеона и в признание его заслуг по укреплению европейского мира на Венском конгрессе в 1815 году.
Император был не склонен щедро раздавать подарки, так и в этом случае он сохранил за собой «Zipferl», как это называют австрийцы, часть своего подарка в форме подати. Эта подать должна была производиться в натуре, а именно как вино, старше двенадцати лет, полученное по лотерее. Таким образом, самые благородные сорта вин поступали на императорский стол в Вену. Европейские дворы не захотели отставать и подавали на свои столы то же самое вино и этим укрепляли его хорошую репутацию.
Канцлеру это обязательство казалось лишь маленьким обложением, так как Йоганнисберг представлял собой прекрасное поместье, почти voluptoire[13]
, но не значительный источник доходов.Когда в 1918 года Габсбурги вынуждены были покинуть Австрию, отец Павла подтвердил подать. Его семья была должна династии так много, что он не хотел её лишать ещё и этого последнего права.
После присоединения Австрии наци пытались присвоить подать себе: разве не они были наследниками габсбургского достояния? Павел настоял на том, чтобыэтотналог был чисто личным обязательством одной семьи по отношению к другой. Кроме того, наци хотели выбросить монахов-францисканцев из монастыря Мариенталь, который располагался на территории Павла. Это излюбленное место паломничества привлекало паломников из близких и отдалённых мест, которые вместе со священниками отправляли службу под открытым небом, под тенистыми каштановыми деревьями. Это создавало вызов режиму, который то и дело проводил антицерковные кампании. Но они не смогли приблизиться ни к подати, ни к монахам, не коснувшись сначала частной собственности.
Сделать такой шаг они ещё не решались, так как жёсткие меры наталкивались в Рейнланде всегда на особенное сопротивление, и Павел был, в конце концов, также и фронтовиком, его нельзя было так просто лишить собственности. Так, после неудавшейся попытки власти решили дождаться своего часа.
В Йоганнисберге Павла мужественно и деятельно поддерживал управляющий имением Лабонте. Он встретил нас, держа за руку свою маленькую с длинными косами дочку, которая, робея, крепко держала в руке букет цветов, предназначенный мне.
Лабонте происходил от сокольничьего, который был нанят курфюрстом, епископом Трира, из далёкого Прованса. Может быть, этим объяснялось в нём удачное сочетание французской ясности ума и чувства меры с немецкой честностью и добросовестностью.
Наши комнаты были расположены в восточном флигеле, где нас, сияя, встретила круглая, с щечками-яблочками горничная Бабетта. Выяснилось, что она, несмотря на солидный возраст, была восторженной поклонницей рейнского карнавала, в котором она сразу же приняла участие, нарядившись в мои шляпы.
Вся Рейнская долина внизу, по обеим сторонам неторопливо текущей серебристо поблескивающей реки, казалось, сливалась с цветущими фруктовыми деревьями, холмами, покрытыми облаками, и бледным весенним небом.
Высоко над великолепной панорамой, которая, не изменившись с офортов XVIII века, простиралась перед нами, мы завтракали на балконе второго этажа. Я мечтала о том дне, когда найду время, чтобы написать этот перламутровый свет, который менялся в течение дня от золотого ранним утром до желтовато-розового, когда солнце опускалось за Мышиную башню Бингена.
Обитая плюшем винтовая лестница, украшенная английскими охотничьими гобеленами, вела от наших комнат прямо вниз, в маленькую гостиную, в которой Павел и его друзья обычно танцевали, так как там был гладкий, как зеркало, пол. Ещё две широких ступени вели к залу, стены которой были покрыты бамбуком; зал открывался на террасу. Перед обедом мы сидели там на высоких экзотических стульях-корзинах с веерообразными спинками и пробовали отборные вина Йоганнисберга урожая 1933 года и Blaulack 1937 года. Цвет лака на бутылке определял качество вина.
Сада не было. Пока Павел был несовершеннолетним, сад заменили из-за экономии виноградниками. По ту сторону ворот пышно рос маленький дикий парк.
Роскошные кедры давали тень, приглашая к прохладе, в просветах их широко покачивающихся ветвей далеко видна была долина реки. Трава была скошена, живая изгородь подстрижена – большего в военное время сделать было невозможно.