Женщина в белом

The enormous audacity with which he seized on the situation in which I placed him, and made it the pedestal on which his vanity mounted for the one cherished purpose of self-display, mastered my astonishment by main force.	Больше всего меня удивляла его непомерная дерзость: он сделал из положения, в которое я его поставил, пьедестал для своего тщеславия и предавался любимейшему своему занятию -выставлять себя напоказ.
Sincerely as I loathed the man, the prodigious strength of his character, even in its most trivial aspects, impressed me in spite of myself.	Но, несмотря на искреннее презрение, которое я питал к этому человеку, его удивительная жизнеспособность и сила его воли произвели на меня большое впечатление.
The coffee was brought in by Madame Fosco.	Мадам Фоско принесла кофе.
He kissed her hand in grateful acknowledgment, and escorted her to the door; returned, poured out a cup of coffee for himself, and took it to the writing-table.	Он благодарно поцеловал ее руку и проводил до двери. Затем он налил себе чашку дымящегося кофе и поставил ее на письменный стол.
"May I offer you some coffee, Mr. Hartright?" he said, before he sat down.	- Разрешите предложить вам кофейку, мистер Хартрайт? - сказал он перед тем, как сесть за стол.
I declined.	Я отказался.
"What! you think I shall poison you?" he said gaily.	- Что? Вы думаете, я отравлю вас? - весело воскликнул он.
"The English intellect is sound, so far as it goes," he continued, seating himself at the table; "but it has one grave defect-it is always cautious in the wrong place."	- Англичане обладают здравым смыслом, -продолжал он, усаживаясь за стол, - но и у них есть один крупный недостаток: они осторожны, даже когда этого не требуется.
He dipped his pen in the ink, placed the first slip of paper before him with a thump of his hand on the desk, cleared his throat, and began.	Он окунул гусиное перо в чернила, положил перед собой одну из полос бумаги, придерживая ее большим пальцем, откашлялся и начал писать.
He wrote with great noise and rapidity, in so large and bold a hand, and with such wide spaces between the lines, that he reached the bottom of the slip in not more than two minutes certainly from the time when he started at the top. Each slip as he finished it was paged, and tossed over his shoulder out of his way on the floor.	Писал он быстро и шумно, таким крупным, смелым почерком, оставляя такие широкие промежутки между строчками, что не прошло и двух минут, как полоса была заполнена, и он перебросил ее на пол через плечо.
When his first pen was worn out, THAT went over his shoulder too, and he pounced on a second from the supply scattered about the table.	Когда перо его притупилось, оно тоже полетело на пол, и он схватил другое из числа разбросанных по столу.
Slip after slip, by dozens, by fifties, by hundreds, flew over his shoulders on either side of him till he had snowed himself up in paper all round his chair.	Полосы за полосами, десятками, сотнями, летели на пол и росли, как снежная гора, вокруг его стула.
Hour after hour passed-and there I sat watching, there he sat writing.	Час шел за часом - я сидел и наблюдал за ним, а он все продолжал писать.
He never stopped, except to sip his coffee, and when that was exhausted, to smack his forehead from time to time.	Он ни разу не приостановился, разве только чтобы отхлебнуть кофе, а когда кофе был выпит, -чтобы иногда хлопать себя по лбу.