Женщина в белом

– Я обещала тебе, Мэриан, рассказать всю правду о моей замужней жизни, вместо того чтобы предоставлять тебе самой строить о ней догадки, – начала она. – Это была первая в моей жизни тайна от тебя, но я дала себе слово, что она будет и последней. Ты знаешь, что я молчала ради тебя, впрочем, пожалуй, и ради себя тоже. Женщине тяжело признаваться в том, что человек, которому она отдала всю свою жизнь, меньше всех на свете ценит этот дар. Если бы ты была замужем, Мэриан, и особенно если бы ты была счастлива в браке, ты поняла бы меня лучше, как не может меня понять женщина незамужняя, какой бы доброй и справедливой она ни была.

Что я могла ответить? Я могла только взять ее за руку и попытаться дать ей почувствовать в моем взгляде всю любовь моего сердца, которую я чувствовала к ней.

– Как часто, – продолжала она, – я слышала, как ты смеялась над тем, что ты называешь своей «бедностью»! Как часто ты насмешливо поздравляла меня с моим богатством! О Мэриан, никогда больше не смейся над этим! Благодари Бога за твою бедность – она позволяет тебе быть самой себе хозяйкой и спасает тебя от участи, которая досталась мне.

Какие грустные слова, произнесенные устами молодой жены! И они грустнее вдвойне, оттого что высказаны спокойно и просто! Тех немногих дней, которые мы провели все вместе в Блэкуотер-Парке, хватило с лихвой, чтобы стало понятно, какую цель преследовал ее муж в этом браке.

– Я не буду огорчать тебя рассказом о том, как скоро начались мои горести и испытания и какими они были. Довольно и того, что о них помню я. Если я расскажу тебе, как он воспринял мою первую и последнюю попытку объясниться с ним, тебе станет ясно, как он обращается со мной все это время, как если бы я поведала тебе об этом, пустившись во все подробности. Это случилось в Риме, когда мы вместе с ним поехали осмотреть гробницу Цецилии Метеллы. Небо было спокойно и ясно, древние руины выглядели так живописно, а воспоминание о том, что в незапамятные времена эту гробницу воздвиг в память о своей усопшей супруге муж Цецилии, заставило меня взглянуть на своего мужа с той нежностью, которой я не испытывала к нему прежде. «Вы воздвигли бы такое же надгробие над моей могилой, Персиваль? – спросила я. – До нашей свадьбы вы говорили, что горячо любите меня, но с тех пор…» Я не могла продолжать. Мэриан, он даже не взглянул на меня! Я опустила вуаль, полагая, что лучше не позволить ему увидеть моих слез. Я думала, что он не обратил никакого внимания на мои слова, но это было не так. Он сказал: «Поедем отсюда!» – и засмеялся про себя, подсаживая меня в седло. Потом он сам вскочил на коня и снова засмеялся, когда мы тронулись в обратный путь. «Если я и воздвигну надгробие над вашей могилой, то это будет сделано на ваши собственные деньги, – сказал он. – Любопытно, была ли Цецилия Метелла богата и не на ее ли деньги была построена эта гробница?» Я ничего не ответила – я не могла говорить от слез. «Ах вы, женщины с бледным цветом лица, вечно вы дуетесь! Чего вы хотите? Комплиментов и нежных речей? Что ж, сегодня утром я в хорошем расположении духа. Считайте, что я уже наговорил вам кучу комплиментов и нежностей!» Когда мужчины говорят нам грубости, они не знают, что мы помним об этих обидах очень долго и что они нас сильно ранят. Было бы лучше, если бы я продолжила плакать, но его презрение осушило мои слезы и ожесточило мое сердце. С этого времени, Мэриан, ничто больше не сдерживало моих мыслей, обращенных к Уолтеру Хартрайту. Я утешалась воспоминаем о тех счастливых днях, когда мы с ним втайне так горячо любили друг друга. В чем еще я могла искать утешение? Если бы ты была со мной, ты могла бы помочь мне. Я знаю, что это неправильно, дорогая, но скажи, разве моей вине нет оправдания?

Мне пришлось спрятать от нее лицо.

– Не спрашивай меня! – сказала я. – Разве я страдала, как страдала ты? Какое право я имею судить об этом?

– Думать о нем вошло у меня в привычку, – продолжала Лора, понизив голос и придвигаясь ко мне. – Сэр Персиваль часто оставлял меня одну по вечерам, отправляясь в оперу со своими друзьями. В такие вечера я мечтала о том, как могла бы сложиться моя судьба, если бы Богу было угодно благословить меня бедностью и если бы я стала женой Уолтера. Я представляла себя сидящей в нашем доме, в дешевом, но ладно скроенном платье, поджидающей его возвращения с работы. Представляла, как хлопочу по дому ради него, как люблю его, люблю тем сильнее, что не смею отказаться от этих хлопот. Представляла, как он приходит с работы усталый, как я снимаю с него шляпу и пальто и угощаю его за обедом его любимыми блюдами, которые научилась готовить только ради него. О Мэриан, надеюсь, он никогда не будет так одинок и так несчастен, как я, и не станет думать обо мне с той же грустью.

Когда Лора произносила эти печальные слова, в голосе ее звучала забытая нежность и прежняя красота озарила ее лицо. Глаза ее с такой любовью смотрели на мрачный, пустынный и зловещий пейзаж, представший перед нами, словно на фоне мглистого, грозового неба видели родные камберлендские горы.