Женщина в белом

– Не говори больше об Уолтере, – сказала я, как только смогла совладать с собой. – О Лора, избавь нас обеих от этого мучительного разговора о нем!

Она очнулась и с нежностью посмотрела на меня.

– Лучше я больше никогда не упомяну его имени, – ответила она, – чем соглашусь причинить тебе хотя бы мимолетное огорчение.

– Подумай о себе, – возразила я. – Я прошу тебя об этом ради твоего же блага. Что, если твой муж услышит тебя…

– Он не будет удивлен.

Лора произнесла эти странные слова с усталым безразличием. Перемена, происшедшая с ней, потрясла меня даже больше, чем сами слова.

– Не будет удивлен? – повторила я. – Лора, подумай, что ты говоришь! Ты пугаешь меня!

– Это правда, – ответила она. – Об этом-то я и хотела рассказать тебе, когда мы были в твоей комнате. Когда в Лиммеридже я раскрыла ему сердце, посвятив в свою тайну, ты сама сказала, что в этом нет греха. Я скрыла от него только имя, но он узнал его.

Я слушала Лору молча, не в силах говорить. Ее слова убили во мне последнюю надежду, еще было теплившуюся в моем сердце.

– Это случилось в Риме, – продолжала она тем же спокойным и безучастным голосом. – Мы были званы на вечер, который устраивала английская чета, хорошие знакомые Персиваля, мистер и миссис Маркленд. Хозяйка дома славилась как прекрасная художница, и кто-то из гостей попросил показать ее свои рисунки. Мы все восхитились ими, однако что-то из сказанного мной привлекло ее особенное внимание. «Вы, должно быть, сами рисуете?» – спросила она меня. «Когда-то я немного рисовала, – ответила я, – но оставила это занятие». – «Если вы когда-то рисовали, – сказала она, – то можете в любой момент снова вернуться к этому занятию, поэтому позвольте мне порекомендовать вам учителя». Я промолчала – ты понимаешь почему, Мэриан, – и попыталась переменить тему разговора. Но миссис Маркленд настойчиво продолжала: «У меня было много разных учителей, но самым лучшим из них, самым умным и внимательным был мистер Хартрайт. Если вы когда-нибудь вернетесь к рисованию, попробуйте брать уроки у него. Это скромный и благовоспитанный молодой человек – я уверена, что он вам понравится». Подумай только, Мэриан, эти слова были обращены ко мне публично, в присутствии посторонних людей, приглашенных на прием в честь новобрачных! Я сделала все, чтобы не выдать своего волнения, – я ничего не ответила и стала пристально рассматривать рисунки. Когда же я осмелилась поднять глаза, мой взгляд встретился со взглядом моего мужа, и в тот же миг я поняла, что лицо мое выдало меня. «Мы примем решение насчет Хартрайта, – сказал он, продолжая пристально смотреть на меня, – когда вернемся в Англию. Я согласен с вами, миссис Маркленд, думаю, что он непременно понравится леди Глайд». Он сделал ударение на последних словах, отчего щеки мои вспыхнули, а сердце забилось так бешено, словно хотело выпрыгнуть из груди. Более ничего не было сказано. Мы уехали рано. По дороге в отель он молчал. Он помог мне выйти из экипажа и проводил меня наверх, как обычно. Но в ту минуту, когда мы оказались в гостиной, он запер дверь, толкнул меня в кресло и склонился надо мной, держа меня за плечи. «С того самого утра в Лиммеридже, когда вы так дерзко решились мне во всем признаться, я хотел узнать, кто этот человек, и сегодня по вашему лицу я прочитал его имя. Этим человеком был ваш учитель рисования, и зовут его Хартрайт. И вы, и он будете каяться в этом до последнего часа вашей жизни. А теперь идите спать, и пусть он приснится вам, если на то будет ваше желание, с отметинами от моего хлыста у него на плечах». С тех самых пор, когда бы сэр Персиваль ни рассердился на меня, он всегда упоминает с насмешкой ли или с угрозой о моем признании, которое я сделала в твоем присутствии. Я не могу воспрепятствовать ему строить свои собственные ужасные предположения, основываясь на моем признании. Я не могу заставить его поверить мне или, по крайней мере, молчать. Ты, кажется, удивилась сегодня, когда услышала, как он сказал мне, что я вышла за него замуж по необходимости. Не удивляйся же, если снова услышишь, как он повторит эти слова, рассердившись на меня за что-либо… О Мэриан, не надо! Перестань, ты делаешь мне больно!

Я обвила ее руками. Меня терзали угрызения совести, отчего я сжимала ее, словно в тисках. Да, угрызения совести! Бледное от отчаяния лицо Уолтера, когда мои жестокие слова, сказанные в беседке в Лиммеридже, пронзили его в самое сердце, всплыло передо мной с немым, нестерпимым упреком. Именно моя рука указала путь, который увел человека, любимого моей сестрой, от его родины и его друзей. Я встала между этими юными сердцами, встала, для того чтобы разлучить их навсегда. Отныне и навеки их разбитые жизни свидетельствуют о содеянном мной. Я сделала это, и сделала ради блага сэра Персиваля.

Ради блага сэра Персиваля.