– Но подумай об огласке, Мэриан!
– Я рассчитываю именно на огласку. Опасаться огласки должен сэр Персиваль, а не ты. Только перспектива сделать его поведение известным всему свету может заставить его образумиться, раз не может заставить ничто иное.
Сказав это, я поднялась было, чтобы уйти, но Лора умоляла меня не оставлять ее одну.
– Ты доведешь его до бешенства, – сказала она, – и наше положение станет во много раз опаснее.
Я почувствовала правду, ужасающую правду ее слов, но не смогла убедить себя признаться ей в этом. В нашем отчаянном положении нам неоткуда было ждать помощи, не на что было надеяться, оставалось только идти на риск. Я постаралась сказать ей об этом как можно деликатнее. Она горько вздохнула, но не стала спорить. Она только спросила, кому будет адресовано второе письмо, которое я намеревалась написать.
– Мистеру Фэрли, – ответила я. – Дядя – твой ближайший родственник и глава семьи. Он обязан вмешаться – и сделает это.
Лора печально покачала головой.
– Да, да, – продолжала я, – твой дядя слаб, эгоистичен, слишком поглощен жизненными благами, это так, я знаю, но все же он не сэр Персиваль Глайд, и в его окружении нет таких друзей, как граф Фоско. Я не жду от него проявлений доброты или родственной нежности по отношению к тебе или ко мне, но он сделает все, чтобы оградить от посягательств собственную праздность и обеспечить себе спокойное существование. Если только мне удастся убедить его, что немедленное вмешательство в ситуацию избавит его в дальнейшем от неприятностей и треволнений, а также от ответственности за неизбежно нагрянувшие последствия, ему придется энергично приняться за дело ради самого себя. Я знаю, как вести себя с ним, Лора, – в этом я довольно опытна.
– О, если бы тебе удалось уговорить его разрешить мне приехать на время в Лиммеридж и спокойно пожить там с тобой, Мэриан, я снова стала бы почти такой же счастливой, какой была до замужества!
Эти слова направили мои мысли по новому пути. Нельзя ли каким-то способом предоставить сэру Персивалю выбрать одну из двух возможностей: подвергнуться публичному разоблачению посредством судебного вмешательства в связи с его жестоким обращением с супругой или спокойно позволить Лоре уехать на время из Блэкуотер-Парка под предлогом ее визита к своему дядюшке? А если бы и удалось это сделать, можно ли надеяться, что он согласится на последнее предложение? Сомнительно, более чем сомнительно. И все же, какой бы безнадежной мне ни казалось эта идея, безусловно, попробовать стоило. Я решилась на этот шаг от отчаяния, за неимением лучшего.
– Я напишу дяде о твоем желании, – сказала я, – и посоветуюсь с поверенным. Быть может, из этого и выйдет что-нибудь – нам остается только надеяться.
С этими словами я снова поднялась, чтобы уйти, и снова Лора удержала меня.
– Не оставляй меня! – сказала она взволнованно. – Мои письменные принадлежности на столе, ты можешь писать письма здесь.
Мне было очень тяжело отказывать ей в этой просьбе, хотя я и действовала так, соблюдая ее интересы. Но мы и так уже слишком много времени провели здесь, в ее комнате, запершись наедине. Если бы мы возбудили новые подозрения, то, может быть, не смогли бы больше видеться друг с другом. Пора мне было уже появиться внизу, спокойно и без смущения, в обществе этих негодяев, которые в эту самую минуту, по всей вероятности, думали и говорили о нас. Я объяснила Лоре эту печальную необходимость и убедила ее, что должна идти.
– Я вернусь через час или даже раньше, душа моя, – сказала я. – На сегодня самое худшее уже позади. Оставайся здесь спокойно и не бойся ничего.
– Ключ в двери, Мэриан? Можно мне запереться изнутри?
– Да, конечно, вот ключ. Запрись и никому не отпирай, пока я не вернусь.
Я поцеловала ее и оставила одну. Уходя, я услышала, как за мной защелкнулся замок, это было настоящим облегчением для меня – теперь я знала, что Лора находится в целости и сохранности за запертой дверью.
Звук щелкнувшего в двери Лоры замка натолкнул меня на мысль, что из простой предосторожности и мою дверь следовало бы запирать, а ключ для верности всегда носить с собой, когда я ухожу из комнаты. Мой дневник вместе с другими бумагами хранился в ящике письменного стола, но письменные принадлежности лежали сверху. В их числе была моя печать (с весьма обычным вензелем – два голубя пьют из одной чаши) и несколько листков промокательной бумаги, на которых оставались отпечатки моих записей, сделанных накануне ночью. Подозрения, ставшие частью меня самой, настолько завладели мной, что теперь мне казалось опасным оставлять незапертыми даже эти пустяки, и даже замок ящика казался мне ненадежной защитой во время моего отсутствия, во всяком случае, пока я не предприму дополнительных мер, чтобы преградить доступ к этому ящику.