Женщина в белом

2) что он ни разу, насколько мне известно, не оставался наедине с леди Глайд в ее комнате;

3) что я не знаю, что именно стало причиной внезапного испуга леди Глайд, который овладел ей, как только она приехала к нам. Причину этого испуга не объяснили ни мне, ни моей сослуживице.

Вышезаписанные показания были прочтены в моем присутствии. Мне нечего к ним ни добавить, ни убавить. Как христианка, клянусь, что все сказанное мной – истинная правда.

Подпись: Эстер Пинхорн + (ее крестик).

2. Свидетельство доктора

В регистрационное бюро того района, где последовала нижеуказанная смерть.

Сим удостоверяю, что я лечил леди Глайд, 21 года от роду, что в последний раз я видел ее живой во вторник 25 июля 1850 года, что она умерла в тот же день в доме № 5, Форест-Роуд, Сент-Джонс-Вуд, и что смерть ее последовала в результате сердечного аневризма. Продолжительность болезни неизвестна.

Подпись: Альфред Гудрик.

Профессиональное звание: доктор медицины.

Адрес: 12, Кройдон-стрит, Сент-Джонс-Вуд.

3. Свидетельство Джейн Гулд

Мистер Гудрик послал меня сделать все необходимое и приготовить к погребению тело леди, умершей в доме, адрес которого указан в предыдущем свидетельстве. Подле тела покойницы я обнаружила только служанку Эстер Пинхорн. Я оставалась в доме столько времени, сколько требовалось, чтобы должным образом подготовить тело к погребению. В моем присутствии тело положили в гроб, и впоследствии я видела, как гроб заколотили, прежде чем вынести его из комнаты. Когда все было закончено, не раньше, мне заплатили то, что мне причиталось, и я покинула этот дом. Отсылаю особ, которые пожелают ознакомиться с моими рекомендациями, к мистеру Гудрику. Он засвидетельствует, что на справедливость моих слов можно положиться.

Подпись: Джейн Гулд.

4. Надпись на надгробном памятнике

Памяти Лоры, леди Глайд, жены сэра Персиваля Глайда, баронета из Блэкуотер-Парка в Хэмпшире, дочери покойного Филиппа Фэрли, эсквайра из Лиммериджа, этого же прихода. Родилась 27 марта 1829 года, сочеталась браком 22 декабря 1849 года. Умерла 25 июля 1850 года.

5. Свидетельство Уолтера Хартрайта

В начале лета 1850 года я и те из моих товарищей, кто остался в живых, покинули дикие дебри Центральной Америки, чтобы вернуться на родину. Достигнув побережья, мы сели на корабль, отплывавший в Англию. В Мексиканском заливе наше судно потерпело кораблекрушение. Я был одним из немногих избежавших морской пучины. В третий раз мне удалось миновать верной гибели. Смерть от болезни, смерть от руки индейца, смерть от утопления – все три подступали ко мне, и все три обошли меня стороной.

Уцелевшие при кораблекрушении были спасены американским судном, направлявшимся в Ливерпуль. Корабль прибыл в порт 13 октября 1850 года. Мы сошли на берег после полудня, в Лондон же я добрался ближе к полуночи.

На этих страницах я не стану описывать мои странствия и опасности, которые подстерегали меня вдали от родины. Причины, вынудившие меня покинуть мою страну и друзей ради нового мира приключений и опасностей, уже известны. Из своего добровольного изгнания я вернулся, как я когда-то на то надеялся, молился и верил, другим человеком. Из вод новой жизни я вышел закаленным. В суровой школе крайней нужды и тяжких испытаний воля моя окрепла, сердце стало решительным, а мой разум научился полагаться на самого себя. Я уехал, пытаясь сбежать от собственной судьбы. Я вернулся, чтобы встретиться с ней лицом к лицу, как подобает мужчине.

Встретиться, несмотря на неизбежную необходимость подавлять свои чувства, – я знал, что это совершенно неотвратимо. Воспоминания о незабвенных минувших днях больше не вызывали во мне горечи, в них осталось место лишь печали и глубокой нежности. Я не перестал чувствовать непоправимую боль из-за обманувших меня надежд, я лишь научился справляться с ней. Лора Фэрли занимала все мои мысли, когда корабль уносил меня вдаль и я в последний раз смотрел на берег Англии. Лора Фэрли занимала все мои мысли, когда корабль нес меня обратно и утреннее солнце озаряло приближавшиеся родные берега.

Перо мое выводит на бумаге ее прежнее имя, и мое сердце возвращается к своей прежней любви. Я все еще пишу о ней как о Лоре Фэрли. Мне тяжело думать, тяжело говорить о ней, называя ее по имени ее мужа.

Больше мне нечего прибавить к моему вторичному появлению на этих страницах.

Настоящее повествование, если мне достанет сил и мужества написать его, должно быть продолжено.

Когда наступило утро, все мои волнения и надежды обратились к матушке и сестре. Я чувствовал, что после моего отсутствия, во время которого долгие месяцы они не имели возможности получать какие-либо вести обо мне, мне следовало заранее подготовить их к нашей радостной и такой неожиданной для них встрече.

Ранним утром я послал письмо в коттедж в Хэмпстеде, а через час направился туда сам.