Женщина в белом

Я опустился на колени, положил руки и голову на холодный белый мрамор и закрыл мои утомленные глаза, устремив внутренний взор от всего земного к небесному свету. Я призывал ее вернуться ко мне. «О моя любовь! Моя любовь! Сердце мое снова может говорить с тобой. Мы расстались только вчера – только вчера я держал в руках твои руки, только вчера глаза мои глядели на тебя в последний раз. О моя любовь!..»

Время словно замерло, поглощенное тишиной, которая сгустилась вокруг меня подобно вечерним сумеркам, спустившимся на землю.

Первый звук, нарушивший эту тишину, был слабым, словно шелест травы над могилами. Он медленно приближался ко мне, пока я не понял, что это звук чьих-то шагов. Вскоре звук затих.

Я поднял голову.

Солнце почти зашло. Облака развеялись по небу, косые закатные лучи мягко золотили вершины холмов. Угасавший день был прохладным, ясным и тихим в спокойной долине смерти.

В глубине кладбища в призрачном свете заката я увидел двух женщин. Они смотрели на могилу, они смотрели на меня.

Две женщины.

Они сделали еще несколько шагов и снова остановились. Их лица скрывали опущенные вуали, так что я не мог их разглядеть. Когда женщины остановились, одна из них откинула вуаль. В тихом вечернем свете я увидел лицо Мэриан Холкомб.

Она так изменилась, словно с нашей последней встречи минуло много-много лет! В устремленном на меня взгляде ее больших испуганных глаз застыл необъяснимый ужас. На ее уставшем, изможденном лице, при виде которого сердце мое заныло от жалости, лежала печать боли, страха и отчаяния.

Я шагнул к ней. Она не двинулась с места и не заговорила. Женщина под вуалью рядом с ней слабо вскрикнула. Я остановился. Во мне словно что-то оборвалось. Невыразимый ужас овладел мной с ног до головы.

Женщина под вуалью оставила свою спутницу и начала медленно приближаться ко мне. Покинутая, Мэриан Холкомб заговорила. Это был голос, который я хорошо помнил, – он не претерпел изменений, которые так явно читались в ее испуганных глазах и измученном лице.

– Сон! Мой сон! – тихо произнесла она среди гробовой тишины. Она упала на колени, с мольбой простирая руки к небу. – Боже, укрепи его! И помоги ему в час нужды!

Между тем женщина под вуалью медленно и безмолвно все приближалась ко мне. С этого момента я смотрел только на нее, на нее, и больше ни на кого.

Голос, молившийся за меня, ослабел и замер, а потом вдруг перешел в отчаянный крик, приказывая мне уйти.

Но женщина под вуалью уже овладела всем моим существом. Она остановилась по другую сторону могилы. Мы стояли теперь лицом к лицу, нас разделял только надгробный памятник. Она оказалась рядом с надписью на мраморном кресте. Ее платье коснулось черных букв.

А голос между тем звучал все громче и исступленнее:

– Отвернитесь! Не смотрите на нее! Ради бога…

Женщина подняла вуаль.

«Памяти Лоры, леди Глайд…»

Лора, леди Глайд, стояла у надписи, вещавшей о ее кончине, и смотрела на меня поверх могилы.

Второй период истории на этом заканчивается.

Третий период

Рассказ продолжает Уолтер Хартрайт

I

Я открываю новую страницу и пропускаю в моем повествовании целую неделю.

Я не должен описывать здесь события тех дней. Когда я думаю о них, сердце мое замирает, мысли начинают путаться и блуждать в темноте. А этого не должно быть, если я, пишущий эти строки, имею намерение довести до конца с собою тех, кто их читает. Этого не должно быть, если я желаю, чтобы нить, которая проходит через все перипетии этой истории, не спуталась в моих собственных руках.

Жизнь внезапно изменилась – она обрела новый смысл. Все мои надежды и опасения, борьба, интересы, жертвы – все это в один миг и уже навсегда устремилось в новом направлении, открыв передо мной перспективу, подобно той, что открывается взгляду путешественника с горной вершины. Я прервал мой рассказ под тихой сенью лиммериджского кладбища, а продолжаю его неделей позже среди сутолоки и шума одной из лондонских улиц.

Улица находится в многолюдном и бедном квартале. Нижний этаж одного из домов занят маленькой лавчонкой, где торгуют газетами. На втором и третьем этаже сдаются внаем меблированные комнаты, самые что ни на есть скромные.