Всю домашнюю работу, которую, если бы мы только осмелились довериться кому-нибудь, делала бы служанка, с самого первого дня как нечто само собой разумеющееся взяла на себя Мэриан Холкомб. «Все, что могут делать руки женщины, – сказала она, – рано или поздно научатся делать и мои руки». Она посмотрела на свои ладони – они дрожали. Когда Мэриан завернула рукава простенького платья, которое носила теперь, не желая выдать себя, вид ее изможденных рук поведал печальную историю своей хозяйки, в то время как в глазах ее по-прежнему ярко светился несгибаемый дух этой женщины. Две крупных слезы медленно покатились по ее щекам, когда она посмотрела на меня. Но она энергичным, так похожим на нее движением ладони смахнула их и улыбнулась мне. Увы, эта улыбка была лишь слабым отражением ее прежней жизнерадостности.
– Не сомневайтесь в моем мужестве, Уолтер, – сказала она. – Это плачет мое малодушие, а не я. Его победят заботы по дому, если не смогу я сама.
Мэриан сдержала слово: победа была одержана уже к вечеру того же дня, когда мы встретились и она присела отдохнуть. Ее большие черные глаза взглянули на меня с прежней ясностью и решительностью.
– Я еще не окончательно сломлена, – сказала она, – верьте мне, я смогу справиться со своей частью работы. – И, не дав мне ответить, прибавила шепотом: – И со своей частью риска и опасностей. Вспомните об этом, когда придет время!
И я вспомнил, когда время пришло.
К концу октября уклад нашей жизни принял свой завершенный вид. Все трое мы жили в своем тайном убежище в таком уединении, как если бы дом, в котором мы поселились, был построен на безлюдном острове, а огромный лабиринт улиц и бесчисленное количество окружавших нас людей представляли собой не что иное, как воды бескрайнего океана. У меня оставалось теперь немного свободного времени, чтобы поразмыслить над планом моих будущих действий и над тем, как бы мне понадежнее вооружиться в предстоящей борьбе с сэром Персивалем и графом.
Я отказался от всякой надежды доказать истинность личности Лоры, опираясь лишь на наши с Мэриан свидетельства. Если бы мы любили ее не так горячо, если бы инстинкт, укорененный в нас этой любовью, оказался бы не таким проницательным и глубоким, как все доводы рассудка и результаты наблюдений, даже мы, пожалуй, засомневались бы, увидев ее теперь.
Перемена, которую претерпела ее внешность из-за страданий и ужасов прошлого, пугающе, почти безнадежно усилило ее сходство с Анной Кэтерик. Когда я рассказывал о своем пребывании в Лиммеридже, я упоминал (это свидетельствовало из моих наблюдений за обеими) о том, как не похожи были девушки в каких-то неуловимых мелочах, несмотря на их общее сходство. Если бы во времена, предшествовавшие замужеству Лоры, кто-нибудь увидел девушек вместе, он ни за что не смог бы спутать их друг с другом, как часто путают близнецов. Теперь я не мог бы повторить тех своих слов. Страдания и лишения, за саму мысль о которых я бранил себя, когда эта мысль, пусть даже мимолетно, соединялась в моей голове с будущим Лоры Фэрли, наложили свою неизгладимую печать на свежесть и красоту ее лица. Роковое сходство, которое я когда-то с ужасом заметил между девушками, теперь обрело свою плоть и кровь. Посторонние люди, знакомые и даже друзья, которые не могут смотреть на нее через призму нашей беспредельной любви, как смотрим на нее мы, вправе были сомневаться в том, что она – Лора Фэрли, которую они когда-то знали.