Женщина в белом

Даже отнесись мы к эгоизму, черствости и полному отсутствию человечности у мистера Фэрли с самой глубокой неприязнью, и тогда было бы совершенно немыслимо допустить, чтобы он был способен на подобную низость и, втайне узнав дочь своего брата, открыто отрекся бы от нее. Воззвав к своему человеколюбию и благоразумию, мисс Холкомб приписала его упорство влиянию предубеждения и испуга, которые помешали ему узнать племянницу, и именно этим объяснила себе все случившееся. Но когда затем она подвергла испытанию слуг и обнаружила, что все они без исключения не уверены, чтобы не сказать больше, является ли леди, которую им показывали, их молодой хозяйкой или же Анной Кэтерик, о чьем сходстве с леди Глайд в округе было хорошо известно, мисс Холкомб сделала грустное заключение, что перемены, происшедшие во внешности и поведении ее сестры за время заточения той в сумасшедшем доме, сказались на ней гораздо более серьезно, чем это представлялось мисс Холкомб с самого начала. Гнусный обман, провозгласивший смерть леди Глайд, распространился даже в доме, где она родилась, среди тех, кто долгие годы жил с ней в этом доме бок о бок.

Впрочем, даже в более безрадостных обстоятельствах следует продолжать надеяться на лучшее. Так, например, через два дня ожидалось возвращение в Лиммеридж отсутствовавшей в ту пору в деревне горничной леди Глайд, которая прежде постоянно находилась при своей госпоже и была привязана к ней более искренне, нежели вся остальная прислуга, а значит, сохранялась возможность, что Фанни незамедлительно узнает ее. К тому же леди Глайд можно было бы тайно разместить в доме или где-нибудь в деревне и подождать, пока ее здоровье и душевное равновесие не восстановятся. Когда ее память окрепла бы настолько, что на нее снова можно было бы положиться, леди Глайд, призвав ее на помощь, несомненно, с такой уверенностью и в таких подробностях, известных лишь ей одной, смогла бы напомнить ныне сомневающимся в ее личности людям о событиях прошлого, что всяческие сомнения отпали бы. Таким образом, ее личность, которую теперь не удалось подтвердить из-за перемены, происшедшей во внешности леди Глайд, спустя некоторое время была бы установлена и доказана, и помогло бы в этом ее собственное свидетельство.

Однако обстоятельства, при которых она вновь обрела свободу, практически низводили на нет все эти возможности. Погоня, лишь на время направленная по ложному следу в Хэмпшир, рано или поздно непременно переместилась бы в Камберленд. Люди, которым было поручено найти беглянку, могли появиться в Лиммеридже уже через несколько часов, а в том умонастроении, в каком в настоящий момент пребывал мистер Фэрли, они вполне могли рассчитывать на его поддержку в этом деле и на влияние на местные власти. Забота о безопасности леди Глайд вынудила мисс Холкомб отказаться от попыток добиться справедливости и незамедлительно увезти леди Глайд оттуда, где она подвергалась наибольшей опасности быть обнаруженной, – из ее родного дома.

Скорейшее возвращение в Лондон стало бы самой благоразумной мерой безопасности. В большом городе их следы могли бы затеряться быстрее и лучше всего. Перед отъездом не было сделано никаких приготовлений, никто не сказал им доброго слова на прощание. В достопамятный день 16 октября мисс Холкомб убедила сестру собрать остатки мужества и сделать над собой последнее усилие. Не простившись ни с одной живой душой, они вдвоем отправились в мир, навсегда покинув Лиммеридж-Хаус.

Они поднимались по холму, возвышавшемуся за церковным кладбищем, когда леди Глайд стала настойчиво просить сестру вернуться, чтобы в последний раз взглянуть на могилу матери. Мисс Холкомб старалась отговорить ее, но безуспешно. Лора была непреклонна. Ее тусклый взгляд неожиданно загорелся внутренним огнем, сверкнув сквозь вуаль, прикрывавшую глаза; исхудавшие пальцы, перед этим безжизненно лежавшие в руке сестры, с силой сжали эту дружескую руку. В душе я верю, что само Провидение указало ей этот путь и что самое невинное и самое несчастное из Его созданий было избрано в эту страшную минуту, чтобы исполнить Его волю.

Они повернули обратно к кладбищу и тем самым навсегда связали для будущего три наши жизни в одну.

III

Вот какова была эта история, – во всяком случае, насколько мы знали ее тогда.