Женщина в белом

Пройдет не менее четверти часа, думал я, пока из города прибудет пожарная машина. Невыносимо было оставаться в бездействии все это время. Вопреки собственному здравому смыслу, я убеждал себя, что обреченный на смерть в ризнице злодей, возможно, все еще лежит на полу без чувств, что он, возможно, все еще жив. Если мы сломаем дверь, успеем ли мы его спасти? Я знал, как прочно удерживает дверь ризницы массивный замок, как толсты дубовые двери, обитые гвоздями, я знал всю безнадежность пытаться взломать их обычными средствами. Но наверняка в полуразрушенных коттеджах близ церкви должны были сохраниться какие-то бревна или балки. Что, если мы найдем такое бревно и используем его как таран? Эта мысль мелькнула в моем мозгу, как вспышка огня, извергавшегося через слуховое окно.

Я обратился к человеку, говорившему про пожарную машину:

– Есть у вас под рукой кирки?

– Да, есть.

– Топоры, пилы, кусок веревки?

– Да, да, да!

Я подбежал к деревенским жителям, с фонарем в руке:

– По пяти шиллингов каждому, кто мне поможет!

При этих словах они будто очнулись ото сна. Второй ненасытный голод нищеты – жажда заработка в один миг заставила их начать суетиться и действовать.

– Двое – за фонарями, если они у вас есть! Двое – за топорами и инструментами! Остальные за мной – искать бревно!

Они оживились, послышались громкие отрывистые восклицания. Женщины и дети расступились в стороны. Мы гурьбой бросились вниз по тропинке за церковным кладбищем к первому заброшенному дому. У церкви не осталось ни одного человека, кроме причетника; бедный старый причетник стоял на могильной плите, рыдая и оплакивая церковь. Слуга сэра Персиваля неотступно следовал за мной – я заметил его бледное, беспомощное, искаженное от ужаса лицо у себя за плечом, когда мы ворвались в дом. Потолок и пол здесь были разобраны, сквозь огромный пролом в крыше виднелось ночное небо. На земле лежали разбросанные лаги, оставшиеся после разборки пола, но они были слишком легкими. Над нашими головами комнату пересекала толстая балка, прочно укрепленная в двух полуразрушенных стенах, балка, которой мы вполне могли завладеть при помощи наших рук и топоров. Мы принялись за нее сразу с двух сторон. Боже! Как крепко она держалась, как сопротивлялись нам стенные кирпичи и цемент! Мы ломали, рубили и рвали. Балка поддалась с одного конца – она рухнула, и вслед за ней полетели кирпичи. В стане женщин, столпившихся в дверном проеме, чтобы посмотреть на нас, раздался крик: двое мужчин упали, но не расшиблись. Все вместе мы потянули балку еще раз – и высвободили ее второй конец. Мы подняли балку и велели толпе расступиться. А теперь за дело! К церкви! Пламя взвивалось высоко к небу, ярче прежнего освещая нам путь! Осторожней по дороге к церкви – приготовьтесь бить в дверь! Раз-два-три! Со всех сторон слышны одобрительные возгласы. Мы уже расшатали дверь. Если замок не поддастся, она должна соскочить с петель. Еще раз, с разбегу! Раз-два-три! Еще больше поддалась! Через щели вокруг дверного полотна пламя вырывается наружу. Еще удар, последний! Дверь с треском упала. Всех нас охватил ужас ожидания – наступила звенящая тишина, люди замерли, стараясь не дышать. Мы ищем тело глазами. Нестерпимый жар заставляет нас отступить. Мы не видим ничего – ни вверху, ни внизу, нигде в ризнице не видно ничего, кроме всепожирающего огня.

– Где он? – шепнул слуга, рассеянно уставившись на пламя.

– Он стал пеплом и тленом, – отвечал причетник. – И книги стали пеплом и тленом, и церковь – о сэр! – скоро тоже превратится в пепел и тлен.

Эти двое были единственными, кто заговорил в воцарившейся тишине. Когда они снова погрузились в молчание, ничто больше не тревожило ночного безмолвия, было слышно одно только потрескивание огня.

Но что это?!

Издали до нас донесся топот лошадей, мчавшихся галопом, потом все усиливающийся рев человеческих голосов, кричащих и разговаривающих друг с другом одновременно. Наконец-то прибыла пожарная команда!

Окружавшие меня люди отвернулись от огня и с нетерпением помчались к краю холма, навстречу пожарным. Старый причетник попытался бежать вместе с остальными, но силы его были на исходе. Я видел, как он с трудом держался за один из надгробных памятников.

– Спасите церковь! – кричал он слабым голосом, как будто пожарные могли услышать его.

Спасите церковь!

Единственный человек, не тронувшийся с места, был слуга. Он стоял, глядя на пламя пустым, безучастным взором. Я заговорил с ним, потряс его за руку. Но ничто не могло помочь расшевелить его. Он только прошептал еще раз:

– Где же он?

Через десять минут пожарная машина была готова; воду брали из колодца, находившегося за церковью; шланг подвели к дверям ризницы. Если бы в этот миг от меня потребовалась какая-либо помощь, я не мог бы оказать ее. Вся моя энергия иссякла, силы истощились, суматоха в мыслях внезапно улеглась и затихла – теперь я знал, что он умер. Я стоял, беспомощный и бесполезный, и все глядел, глядел, глядел внутрь горевшей ризницы.