Женщина в белом

– Еще одно слово, – проговорил он доверительным тоном. – Когда я в последний раз видел мисс Холкомб, она выглядела осунувшейся и больной. Я беспокоюсь за эту восхитительную женщину. Берегите ее, сэр! Положа руку на сердце, торжественно заклинаю вас – берегите мисс Холкомб!

Это были последние слова, которые он сказал мне, прежде чем втиснулся в кеб и уехал.

Агент и я остались стоять у садовой калитки, глядя вслед экипажу. В это время из-за угла, чуть ниже по улице, выехал другой кеб. Он проследовал в том же направлении, что и кеб графа, и, когда он поравнялся с садовой калиткой, у которой мы стояли, из его окна выглянул человек. Снова незнакомец из Оперы! Иностранец со шрамом на левой щеке!

– Вы, конечно, подождете здесь со мной, сэр, еще полчаса, – сказал месье Рюбель.

– Да, подожду.

Мы вернулись в гостиную. Я был не расположен говорить с месье Рюбелем или позволить ему говорить со мной. Поэтому я развернул бумаги, врученные мне графом, и перечитал ужасную историю заговора, рассказанную тем самым человеком, который задумал и исполнил его.

Рассказ продолжает Исидор Оттавио Балдассар Фоско (граф Священной Римской империи, кавалер Большого креста ордена Медной Короны, мастер ордена розенкрейцеров в Месопотамии, почетный член Музыкального, Медицинского, Философского обществ, а также член различных европейских благотворительных обществ и т. д. и т. д. и т. д.)

Летом 1850 года я приехал в Англию, дабы исполнить некую возложенную на меня политическую миссию деликатного свойства. Я был полуофициально связан с доверенными лицами, чьими действиями мне было поручено руководить; в их числе были мадам и месье Рюбель. В моем распоряжении оказалось несколько недель свободного времени, по истечении которых я должен был приступить к своим обязанностям, поселившись в одном из пригородов Лондона. Здесь мне придется пресечь любопытство тех, кто желал бы узнать подробности относительно этих моих обязанностей. Я полностью сочувствую их любопытству, но и сожалею о нем, поскольку дипломатическая осторожность не позволяет мне удовлетворить его.

Я устроил все таким образом, чтобы провести этот предшествующий грядущим трудам период отдохновения, о котором я только что упомянул, в роскошной усадьбе моего покойного, горячо оплакиваемого друга сэра Персиваля Глайда. Он приехал с континента со своей женой. Я приехал – с моей. Англия – страна домашнего благоденствия. Как удачно, что мы оба приехали сюда, пребывая в столь подходящих для этого места семейных обстоятельствах!

Узы дружбы, связывающие меня с Персивалем, укрепились в те дни благодаря трогательному сходству нашего материального положения. Мы оба нуждались в деньгах. Безграничная необходимость! Всеобщая потребность! Есть ли на свете хоть один цивилизованный человек, который не сочувствовал бы нам? Каким безразличным ко всему он должен был бы быть! Или каким богатым!

Я не стану вдаваться в отвратительные подробности этой прискорбной темы. Моя душа гнушается ими. С римской суровостью я показываю всем и каждому свой пустой кошелек, а заодно и пустой кошелек Персиваля. Позволим этому факту считаться раз и навсегда установленным и проследуем дальше.

В усадьбе нас встретило великолепное создание, которое запечатлено в моем сердце под именем Мэриан и которое в холодной атмосфере светского общества больше известно как мисс Холкомб.

Праведное Небо! С какой непостижимой стремительностью я научился восхищаться этой женщиной! В свои шестьдесят лет я боготворил ее с вулканическим пылом восемнадцатилетнего юноши. Все золото моей богатой натуры было безнадежно брошено к ее ногам. Моей жене – моему бедному ангелу! – моей жене, обожающей меня, доставались лишь шиллинги и пенсы. Таков Мир, таков Человек, такова Любовь! Кто мы, спрашиваю я, как не марионетки площадного театра? О всемогущая Судьба, дергай нас за веревочки бережно, заставляя плясать на нашей жалкой, маленькой сцене!

Предыдущие строки, правильно понятые, выражают целую философскую систему. Мою.

Я продолжаю.

Домашний уклад, сложившийся в начале нашего пребывания в Блэкуотер-Парке, с удивительной точностью и глубокой проницательностью описан рукой самой Мэриан. (Простите мне упоительную фамильярность, с какой я называю это возвышенное создание просто по имени.) Близкое знакомство с содержанием ее дневника, доступ к которому я получил тайными путями, невыразимо драгоценными для меня по воспоминаниям, избавляет мое нетерпеливое перо от необходимости касаться темы, которую эта исключительно обстоятельная женщина уже сделала своей.

Интересы – интересы умопомрачительные, грандиозные! – которые тесно связаны с моим пребыванием в Блэкуотер-Парке, начинаются с прискорбной болезни Мэриан.