Женщина в белом

– Я снова чувствую себя полным сил, – заметил он. – Элеонора, добрейшая жена моя, все ли у вас готово наверху? Вот и хорошо. Мне нужно еще минут десять, чтобы закончить укладываться здесь, и еще минут десять, чтобы переодеться в дорожный костюм. Что еще осталось сделать до прихода агента? – Он оглядел комнату и заметил клетку с белыми мышами. – Ах! – вскричал он жалобно. – Моей чувствительности предстоит выдержать последнюю муку! Мои невинные малютки! Мои обожаемые детки! Что мне с вами делать? Пока что у нас нет пристанища, и мы все время будем в пути – чем меньше будет с нами поклажи, тем лучше. Мой какаду, мои канарейки и мои маленькие мышки, кто будет вас холить и лелеять, когда ваш добрый папа уедет?

Граф расхаживал по комнате в глубокой задумчивости. Он нисколько не беспокоился, когда писал свою исповедь, но по всему было видно, насколько сильно озадачил и расстроил графа куда более важный для него вопрос: как лучше пристроить своих любимцев? После довольно продолжительного размышления он вдруг снова сел за письменный стол.

– Идея! – воскликнул он. – Я оставлю моих канареек и моего какаду в дар этой огромной столице – мой агент преподнесет их от моего имени Лондонскому зоологическому саду. Сопроводительный документ с их подробным описанием будет составлен немедленно.

Он начал писать, повторяя вслух слова, возникающие из-под его пера:

– «Номер один. Какаду с бесподобным оперением; притягательное зрелище для всех посетителей, обладающих вкусом.

Номер два. Канарейки, одаренные необыкновенной живостью и понятливостью; достойны райских садов Эдема, достойны также зоологического сада в Риджентс-парке.

Дань уважения Британской Зоологии. Преподнес Фоско».

Перо снова скрипнуло – подпись украсилась затейливыми завитушками.

– Граф, вы не включили в список мышей, – сказала мадам Фоско.

Он вышел из-за письменного стола, взял ее руку и прижал к своему сердцу.

– Всякая человеческая решимость, Элеонора, имеет свои пределы, – сказал он торжественно. – Предел моей решимости обозначен в этом документе. Я не могу расстаться с моими малютками. Будьте ко мне снисходительны, ангел мой, и поместите их у себя наверху в дорожную клетку.

– Удивительная нежность! – с восхищением прошептала мадам Фоско, бросив на меня свой последний злобный взгляд.

Она осторожно подняла со стола клетку с мышами и вышла из комнаты.

Граф поглядел на свои карманные часы. Несмотря на его твердое намерение сохранять спокойствие, он, видимо, все больше тревожился относительно прихода своего агента. Свечи давно уже были погашены, солнечный свет наступившего утра заливал комнату. В пять минут восьмого раздался звонок и явился агент. Это был иностранец с черной бородой.

– Мистер Хартрайт – месье Рюбель, – сказал граф, представляя нас друг другу.

Он отвел своего агента (каждая черта лица которого явно выдавала в нем иностранного шпиона) в угол комнаты, дал ему шепотом несколько указаний и затем оставил нас наедине. Тогда месье Рюбель чрезвычайно вежливо предложил мне сообщить ему мои инструкции. Я написал Песке две строчки с просьбой вручить мое запечатанное письмо подателю сего, указал на конверте адрес профессора и подал записку месье Рюбелю.

Агент дождался вместе со мной возвращения своего хозяина, на этот раз уже облаченного в дорожный костюм. Прежде чем отпустить агента выполнять поручение, граф взглянул на адрес, указанный мной на конверте.

– Я так и думал! – сказал он, повернувшись ко мне с мрачным видом и с этого момента вновь совершенно переменившись в обращении.

Он закончил укладываться и затем стал изучать географическую карту, делая какие-то пометки в своей записной книжке и время от времени нетерпеливо поглядывая на часы. Ни одного слова, обращенного ко мне, не соскользнуло больше с его уст. Приближение часа отъезда и доказательство того, что между Пеской и мной существуют тесные взаимоотношения, потребовали от него целиком и полностью сосредоточиться на мерах, которые могли бы обезопасить его бегство.

Незадолго до восьми часов месье Рюбель вернулся с моим нераспечатанным письмом в руках. Граф внимательно прочитал слова, написанные мною на конверте, рассмотрел печать, засветил свечу и сжег письмо.

– Я исполнил свое обещание, – сказал он, – но наше с вами дело, мистер Хартрайт, на этом еще не заканчивается.

У калитки стоял кеб, в котором агент приехал обратно. Он и служанка начали выносить вещи. Мадам Фоско сошла вниз, под густой вуалью, держа в руках дорожную клетку с белыми мышами. Она не удостоила меня ни словом, ни взглядом. Муж проводил ее до кеба.

– Следуйте за мной в переднюю, – шепнул он мне на ухо, – я должен переговорить с вами напоследок.

Я подошел к входной двери, агент стоял на ступеньках подъезда. Граф вернулся и втащил меня в холл.

– Помните о третьем условии! – прошептал он. – Вы еще услышите обо мне, мистер Хартрайт! И может статься, я потребую от вас сатисфакции раньше, чем вы думаете.

Он схватил мою руку и, не дав мне опомниться, крепко пожал ее, затем шагнул к двери, остановился и снова подошел ко мне.