Женщина в белом

– Мэриан, когда мы были в Полсдине, – проговорила она, – ты получила письмо от…

Ее изменившийся тон, поспешность, с которой она отвернулась от меня и скрыла свое лицо на моем плече, ее нерешительность, заставившая замолчать Лору прежде, чем она закончила вопрос, – все это слишком ясно сказало мне, к кому относился ее непроизнесенный вопрос.

– Я думала, Лора, мы с тобой больше никогда не будем говорить о нем, – ответила я ласково.

– Ты получила письмо от него? – настаивала она.

– Да, если тебе надо это непременно знать.

– Ты собираешься еще писать ему?

Я колебалась с ответом. Я боялась сказать ей о том, что он уехал из Англии и что именно я содействовала ему в этом. Какой ответ могла я дать? Он отправился в такую даль, куда письма, наверное, шли долгие месяцы, может быть, даже годы.

– Предположим, я снова соберусь написать ему, – сказала я наконец, – что тогда Лора?

Щеки ее вспыхнули, а руки задрожали и обняли меня еще крепче.

– Не говори ему о двадцать втором декабря, – прошептала она. – Обещай мне, Мэриан, умоляю, обещай, что не станешь упоминать обо мне в своем письме к нему!

Я дала ей это обещание. Никакие слова не могут описать, как горестно мне было давать его. Она немедленно отняла от меня свою руку, отошла к окну и стала глядеть в него, повернувшись ко мне спиной. Через минуту она вновь заговорила, по-прежнему не оборачиваясь и не позволяя мне увидеть выражение ее лица.

– Ты пойдешь к дядюшке? – спросила она. – Ты скажешь ему, что я согласна на любые условия, которые ему кажутся наилучшими? Иди и не беспокойся обо мне, Мэриан. Мне сейчас лучше недолго побыть одной.

Я ушла. Если бы по мановению руки я могла бы перенести мистера Фэрли и сэра Персиваля на самый отдаленный край земли, я сделала бы это без колебаний. На сей раз мой несчастный характер сослужил мне добрую службу. Я непременно разрыдалась бы, не справившись с душившими меня слезами, если бы этих слез не высушил жар моего гнева. Я стремительно ворвалась в комнату мистера Фэрли, сердито крикнула ему: «Лора согласна на двадцать второе» – и не дожидаясь ответа, выбежала опять. Я хлопнула дверью, и надеюсь, что на целый день расстроила нервную систему мистера Фэрли.

28-е

Сегодня утром я снова перечитала прощальное письмо бедного Хартрайта. Со вчерашнего дня меня мучит сомнение, правильно ли я поступаю, скрывая от Лоры факт его отъезда.

Поразмыслив, я все же решила, что я права. Судя по тому, как он описывал в своем письме приготовления к экспедиции в Центральную Америку, начальники этой экспедиции знают о том, что она будет опасной. Если это заставляет беспокоиться меня, что же будет с ней? Довольно грустно уже и то, что его отъезд лишил нас друга, на преданность которого мы могли положиться в час нужды, если бы этот час когда-нибудь настал и мы оказались бы в беспомощном положении, однако гораздо тяжелее знать, что он уехал от нас, подвергнув себя опасностям, которые ему сулит жизнь в дикой стране с плохим климатом, среди диких народов. Несомненно, с моей стороны было бы жестоко рассказать об этом Лоре без крайней в том необходимости.

Я даже подумала, не стоит ли мне пойти еще дальше и немедленно сжечь это письмо из опасения, чтобы оно не попало в чужие руки. В нем говорится не только о Лоре в выражениях, которые должны навсегда остаться тайной между писавшим и мной, но также в нем повторяются подозрения Хартрайта – такие настойчивые, такие необъяснимые и такие страшные – о том, что за ним следят с тех самых пор, как он покинул Лиммеридж. Он сообщает, что видел в толпе зевак, собравшихся на набережной в Ливерпуле посмотреть на отплывающую экспедицию, лица двух незнакомцев, следивших за ним в Лондоне, а также уверенно заявляет, что слышал имя Анны Кэтерик, произнесенное у него за спиной, когда он садился на корабль. Вот его собственные слова:

«Эти события имеют значение и должны привести к результату. Тайна Анны Кэтерик еще не разгадана. Вероятно, мы с ней больше никогда не встретимся, но, если когда-нибудь ей доведется встретиться с Вами, постарайтесь, мисс Холкомб, воспользоваться этой встречей лучше, чем воспользовался ею я. Я совершенно уверен, что это необходимо, умоляю Вас, помните о моих словах».

Вот что он написал! Нечего опасаться, что я позабуду их. В моей памяти запечатлено каждое слово Хартрайта, имевшее отношение к Анне Кэтерик. Опасно хранить его! Письмо может попасть в чужие руки в результате самой простой случайности. Я могу заболеть, умереть, наконец. Лучше сжечь его, одним беспокойством станет меньше.

Оно сожжено! Пепел этого прощального письма – возможно, последнего, которое Уолтер Хартрайт написал мне, – серой кучкой лежит в камине. Неужели таков грустный конец этой грустной истории? О нет, не конец, конечно же это еще не конец!

29-е