Женщина в белом

Оказывается, на следующий день после нашего отъезда к Арнольдам сэр Персиваль написал мистеру Фэрли, что на необходимый ремонт и завершение переделки его дома в Хэмпшире понадобится гораздо больше времени, чем он рассчитывал. В ближайшие дни ему назовут более точные сроки, и ему было бы легче обсуждать их с рабочими, если бы ему сообщили, когда именно может состояться свадебная церемония. Тогда он смог бы рассчитать время, нужное на ремонт дома, и, кроме того, отправил бы свои извинения друзьям, которых, хоть они и были приглашены к нему этой зимой, он, разумеется, не будет иметь возможности принять, поскольку дом будет находиться в руках рабочих.

В ответ на это письмо мистер Фэрли предложил сэру Персивалю самому назначить день свадьбы, обязанность согласовать который с мисс Фэрли с готовностью брал на себя ее опекун. Сэр Персиваль ответил с первой же почтой, что предлагает (как и раньше) вторую половину декабря, число двадцать второе или двадцать четвертое или любой другой день, на который падет выбор леди и ее опекуна. А поскольку невеста, будучи в отъезде, не имела возможности высказаться, в ее отсутствие решение принял ее опекун, назначив первый из упомянутых дней – двадцать второе декабря, вследствие этой договоренности мистер Фэрли и вызвал нас в Лиммеридж.

Посвятив меня в эти подробности вчера, при личном свидании, мистер Фэрли самым любезным образом предложил мне уже сегодня обсудить все с Лорой. Понимая, что сопротивление окажется бесполезным, пока высказать его меня не уполномочит сама Лора, я согласилась поговорить с ней, объявив при этом, что ни за что на свете не стану уговаривать Лору следовать желанию сэра Персиваля. Мистер Фэрли сделал комплимент моей «восхитительной добросовестности» в той же манере, как если бы при встрече высказал комплимент моему «восхитительному сложению», и, казалось, был совершенно доволен, переложив еще одну семейную обязанность со своих плеч на мои.

Сегодня утром я поговорила с Лорой, как обещала. Ее спокойное хладнокровие, я бы даже сказала, ее безучастность ко всему, которую она так странно, но так решительно сохраняла с момента отъезда сэра Персиваля, не выдержала потрясения, вызванного новостью, которую я была вынуждена сообщить. Лора побледнела и сильно задрожала.

– Не так скоро! – молила она. – О Мэриан, не так скоро!

Одного ее слова было довольно для меня. Я встала, чтобы выйти из комнаты с намерением тот же час снова сразиться за нее с мистером Фэрли.

Едва я взялась было за ручку двери, как Лора схватила меня за платье и остановила.

– Пусти меня! – воскликнула я. – Мне не терпится сказать твоему дядюшке, что не все будет так, как того хотят они с сэром Персивалем!

Она горько вздохнула, не выпуская из рук моего платья.

– Нет! – возразила она слабым голосом. – Слишком поздно, Мэриан, слишком поздно!

– Совсем не поздно! – парировала я. – Вопрос о дне свадьбы решаем мы, женщины. И поверь мне, Лора, мы воспользуемся своим преимуществом.

С этими словами я высвободила свое платье из ее рук, но она тут же обхватила меня обеими руками за талию, удерживая крепче прежнего.

– Это только добавит нам неприятностей и запутает все еще сильнее, – сказала она. – Это рассорит вас с дядюшкой, а сэр Персиваль приедет сюда, ведомый новыми причинами для жалоб и недовольства.

– Тем лучше! – воскликнула я запальчиво. – Кому какое дело до его жалоб и недовольства?! Неужели ты должна разбить свое сердце ради того, чтобы успокоить его? Ни один мужчина на свете не заслуживает таких жертв от нас, женщин! Мужчины! Это враги нашей невинности и нашего спокойствия – они отрывают нас от родительской любви и сестринской дружбы, всецело присваивают себе наши тела и души, приковывают наши безнадежные жизни к своим, словно собак к конуре. И что дают нам взамен даже лучшие из них?! Пусти меня, Лора! Я схожу с ума, когда думаю об этом.

Слезы – жалкие, малодушные женские слезы досады и бешенства – выступили на моих глазах. Лора грустно улыбнулась и закрыла своим носовым платком мое лицо, чтобы скрыть от меня самой предательский признак слабости – слабости, которую, как ей было хорошо известно, я презираю больше всех других слабостей на свете.

– О Мэриан, – сказала она, – ты плачешь! Подумай, что бы ты сказала, если бы мы поменялись местами и эти слезы сейчас проливала я. Вся твоя любовь, и мужество, и преданность не изменят того, что должно случиться рано или поздно. Пусть дядюшка поступает по своему усмотрению. Я готова на любую жертву, лишь бы прекратилась эта череда неприятностей и огорчений. Мэриан, скажи, что останешься со мной, когда я выйду замуж, и не говори больше ничего.

Но я сказала еще многое. Заставив высохнуть презренные слезы, которые не принесли облегчения мне и лишь расстраивали ее, я убеждала и умоляла ее, изо всех сил стараясь при этом сохранять спокойствие. Все было бесполезно. Она заставила меня дважды повторить обещание не покидать ее после ее замужества, а затем неожиданно задала вопрос, который направил мою печаль и сострадание к ней в иное русло.