Женщина в голубом

Психологи говорят, убийцы после убийства испытывают чувство вины, они накрывают жертву, чтобы не видеть ее лица…

Это спорно, конечно, майор в это не верит. Но вот с тем, что убийца стремится убраться с места преступления как можно быстрее, не поспоришь.

А убийца Реброва оставался в квартире около часа, и это по самым скромным подсчетам. Чтобы такое сотворить, нужно очень ненавидеть.

Интересно, что испытывал убийца? Торжество? Облегчение? Или тупо таскался с трупом, ни о чем не думая, следуя заранее обдуманному плану? Вскрыл вены… и не страшно было?

Криминалисты говорят, если бы Ребров был жив, крови было бы больше. Но и так хватило… вот уж кровавая баня! Смерть этого… Марата! Картина не такая уж, чтобы прямо все знали. Он, майор, например, не знал.

А откуда о ней узнал убийца? Почему повторил сцену смерти этого Марата?

Непонятно.

Псих? Плюс что-то глубоко личное. Бунт маленького человека.

А кровь, принадлежащая женщине?

Майор было подумал, что кровь старая, мало ли, какая-то из подруг Реброва в свое время порезалась, но оказалось, что кровь свежая.

Значит, их было двое? Оскорбленных и униженных? И они же разобрались с подругой Реброва? Если была женщина, то мотив – ревность, уж это майор знал из своего опыта. Они все еще опрашивают друзей и знакомых, и те вываливают много интересного, но все пустышки, мелочовка, на уровне сплетен и слухов.

Идиотское дело…

Глава 29 Раскат грома

– Лео, меня все больше интересует персонаж по имени Дима Щука, – сказал Монах Добродееву, когда они не торопясь возвращались домой после ленча.

Добродеев провожал Монаха. Время от времени они садились на лавочку отдохнуть. Монах вытягивал больную ногу и прислонял к спинке трость.

– Пьяница-неудачник, несостоявшийся художник, избитый Ребровым. Художник, Лео! Личность творческая, с огоньком. Кстати, с удовольствием взглянул бы на его картины, хотя картины не люблю в принципе, они оставили после себя тяжелую память. Ты хорошо его знаешь?

– Не очень. Брал интервью во время выставки местных талантов лет пять назад. После закрытия отвез домой, он уснул там просто на диванчике, пришлось будить.

– Там подавали спиртное?

– Только шампанское. Он пришел уже на взводе. Я спросил его о творческих планах, и он сказал, что он единственный художник на этом жалком сборище. Не настоящий, как они себя называют, а просто художник. Рафаэль и Леонардо были не настоящими художниками, а просто художниками. Сказал, что может потягаться с именитыми, пишет в любом жанре. Не пачкает, как эти все, а пишет.

– Ты же говорил, что он безобидный, – напомнил Монах. – А он боец, получается.

– Я даже не ожидал. Может, по пьяни. Ивана Денисенко по пьяни тоже прилично заносит, возьми его свалки. Такое на трезвую голову не выдумаешь. Наша гордость Виталя Щанский выкрасился в синий цвет и бегал по площади в трусах. Прекрасный художник, между прочим. Ты далек от людей искусства, Христофорыч, они другие…

– Далек! – фыркнул Монах. – А вот скажи мне, Лео, как человек, близкий ко всяким кругам, это – внутренняя потребность, ви́дение, как говорят о всяких дурацких выходках живьем или на холсте, или чистой воды пиар? Вот не дайте ему выкраситься в синий цвет, и он впадет в депрессию и пойдет кидаться с моста? Ты тоже человек творческий, Лео, почему ты не бегаешь по площади в трусах?

– Я вламываюсь в чужие квартиры, – сказал Добродеев. – Виталик Щанский не полез бы, а я лезу, а это похлеще, чем по площади в трусах. У всех свои тараканы, Христофорыч. Думаешь, у тебя их нет?

– Ты прав, Лео, беру свои слова обратно, – сказал Монах после паузы. – Чудачества украшают жизнь, и выяснять, чьи заковыристее, пустой номер. Правда, наши – во имя истины и света, а не на публику. Обещаю, что когда-нибудь я выкрашусь в синий цвет. Ты помнишь, где живет этот Щука?

– Помню. Около Еловицы. У него собственный дом.

– Ого! Он домовладелец?

– Дом доброго слова не стоит. Лет шесть назад он развелся и оставил супруге квартиру в центре. Хочешь, съездим к нему?

– Хочу! Надо посмотреть на него, вдруг торкнет внутри, и я пойму, что это, возможно, наш человек. В смысле, убийца. У меня нюх, Лео, я вижу нутро человека. А если окажется, что его бабка была ведьмой и научила его разбираться в травах, и не-иден-ти-фи-циро-ванный – тьфу, словечко! – токсин в крови Реброва какая-нибудь пижма или аконит полевой, то мои подозрения перерастут в уверенность. Как насчет завтра с утра?

– Можно, – сказал, немного подумав, Добродеев.

– Кроме того, у нас прорва работы по девушке Речицкого, Лео. Сейчас у нас есть ее фото, можно пройтись по учебным заведениям, поспрашивать, может, кто вспомнит. Нам нужно ее имя. Кроме того, мы как-то выпустили из виду Анфису, надо бы встретиться с ее подружкой Одри, помнишь, рыженькая такая? Приятная девочка. Рыдаев считает, что эти убийства не связаны, я бы не был так категоричен. Что думает майор Мельник, нам неизвестно. Кстати, он не звонил? Интересно, они нашли Марата?

– Позвонить?

– Пока не надо. Пусть переварит наше вмешательство и успокоится.