Поэтому нет ничего неожиданного в том, что образ Ахматовой перекликается с аллегорической фигурой «Ночи» на крышке саркофага Медичи, возможно, самого таинственного женского образа Микеланджело.
К «Ночи» восходит и композиционное построение рисунка Модильяни. Подобно «Ночи», фигура Ахматовой покоится наклонно.
Постамент, с которым она составляет единое конструктивное целое, повторяет дугообразную линию крышки саркофага Медичи. В отличие от напряженной позы «Ночи», фигура на рисунке Модильяни статична и устойчива.
По свидетельству Ахматовой, у Модильяни было весьма смутное представление о ней, как о поэте, тем более что тогда она только начинала свою литературную деятельность.
И все-таки художнику с присущей ему визионерской прозорливостью удалось запечатлеть внутренний облик творческой личности.
О своей мимолетной любви к русской поэтессе сам Модильяни поведал миру только в начале 90-х годов прошлого столетия.
Именно тогда в Италии состоялась выставка работ Модильяни, и среди его ста картин посетители увидели двенадцать изображений красивой, молодой, черноволосой девушки.
Это были портреты Анны Андреевны Ахматовой.
Так закончился этот такой короткий и такой яркий роман великого художника и великой поэтессы. В воспоминаниях Анны Ахматовой Модильяни остался парижским рыцарем.
Следующее увлечение настигло Модильяни в июне 1914 года, когда он познакомился с Беатрис Хастингс, английской аристократкой, поэтессой, которая была старше его на пять.
Талантливая и эксцентричная англичанка уже успела попробовать себя на поприще цирковой артистки, журналистки, поэтессы, путешественницы и искусствоведа и продолжала «искать себя».
Позже Анна Ахматова напишет о ней: «Еще одна канатная плясунья…»
Беатрис развелась со своим мужем, увлеклась мистицизмом, опубликовала несколько довольно желчных критических статей, затем сама стала писать стихи.
Значительная часть её работ до войны были опубликованы в британском литературном журнале «Новый век», с редактором которого была в близких отношениях.
Через некоторое время, она переехала в Париж и быстро стала известна в богемных кругах Парижа благодаря своей дружбе с писателем Максом Жакобом. Именно он и познакомил ее с Амедео.
Они сразу стали неразлучны.
Модильяни переехал к ней на Монпарнас, где сделал с нее несколько картин.
Ходили слухи, что Беатрис была без памяти влюблена в Амедео и пыталась спасти его от пьянства и нищеты. Но злые языки поговаривали и о том, что сама поэтесса пила больше самого художника.
Роман Модильяни с Беатрис был типичным богемным романом — с обильными возлияниями, бесконечными разговорами об искусстве, скандалами, драками и сумасшедшей любовью.
Ежедневно ссорясь и даже пуская в ход кулаки, они, тем не менее, прожили два года.
Однажды Модильяни выбросил доставшую его любовницу из окна.
В разгар другой ссоры, по признаниям Модильяни скульптору Жаку Липшицу, Беатрис избила его тряпкой, а затем зубами вцепилась в его гениталии.
Не уступал своей подруге и сам художник, и в один прекрасный день протащил ее по улице за волосы.
Очень часто, когда Амедео в ярости гонялся за своей любовницей с твердым намерением прибить ее, та кричала ему:
— Не забывайте, что вы джентльмен, а ваша мать — дама высшего общества!
Как это ни покажется удивительным, но эти слова действовали художника словно заклинание, и он мгновенно стихал.
Среди многочисленных записей подруги Модильяни есть и такая: «Однажды у нас произошло целое сражение, мы гонялись друг за другом по всему дому, вверх и вниз по лестнице, причем его оружием был цветочный горшок, а моим длинная метла».
Тем не менее, описание подобных сцен обычно заканчивалось словами: «Как я была тогда счастлива в этой хижине на Монмартре!»
Вот так жила эта богемная пара. Несмотря на постоянные ссоры и драки, именно Беатрис служила художнику в то время главным источником вдохновения.
И именно тогда, в период расцвета их любви, он создал, возможно, свои лучшие творения, среди которых выделятся портреты Диего Риверы, Жана Кокто, Льва Бакста, и портреты самой Беатрис.
В выразительных портретах Диего Риверы, Макса Жакоба, Жана Кокто, Хаима Сутина художником удивительно точно выражены детали, жест, линия силуэта, цвет, который был своеобразным ключом к пониманию всего образа.
За деталями Модильяни не забывал и о главном, и его портреты всегда отражали тонко уловленное им характерное «состояние души» его героев.
Если верить самому Модильяни, то только во время совместной жизни с Беатрис он впервые ощутил, что «чувственность в живописи так же необходима, как кисть и краски, без нее портреты получаются вялыми и безжизненными».
Что же касается самой Беатрис, то о своем отношении к творчеству Модильяни она рассказала в журнале «Новый век» в 1915 году.
«У меня есть каменная голова работы Модильяни, — писала она, — с которой я не согласилась бы расстаться и за сотню фунтов, несмотря на нынешний всеобщий денежный кризис.