Женщины, которые вдохновляли

— Я, — заявила она изумленной женщине, — пришла к вам как друг. Если вы действительно сильно любите моего Сашу, если с вами он будет счастливее, чем со мной, я не буду стоять на пути. Забирайте его себе! Но вы должны знать: быть женой великого поэта — это тяжелая ноша. К Сашеньке нужен особый подход, он очень нервный, его дед умер в психиатрической лечебнице, да и мать страдает эпилептическими припадками, а он к ней очень привязан… В общем, решайте сами, но трижды подумайте!

Менделеева хорошо знала, что говорила.

Она повидала родню Блока и самого Сашуру в разных видах и имела полное право на свое суждение о них.

«Несомненно, — напишет она позже в своих воспоминаниях, — вся семья Блока и он были не вполне нормальны — я это поняла слишком поздно, только после смерти их всех.

Особенно много ясности принесли мне попавшие мне в руки после смерти Марии Андреевны ее дневники и письма Александры Андреевны.

Это все — настоящая патология.

Первое мое чувство было — из уважения к Саше сжечь письма его матери, как он несомненно сделал бы сам, и раз он хотел, чтобы ее письма к нему были сожжены.

Но следующая мысль была другая: нельзя.

Это теперь только литературоведческое исследование так эмпирично, так элементарно, довольствуется каким-то пошлым, а через пять, десять, двадцать лет неизбежно прибегнут к точным методам и научной экспертизе и почерков, и психических состояний, и родственных, наследственных элементов во всем этом.

Ведь и со стороны Блоков (Лев Александрович), и со стороны Бекетовых (Наталья Александровна), и со стороны Карелиных (Александра Михайловна Марконет и Мария Андреевна Бекетова), — везде подлинное клиническое сумасшествие.

Двоюродный брат Александра Александровича — глухонемой.

Это — только крайние, медицински проверенные проявления их дворянского вырождения и оскудения крови.

Но неуравновешенность, крайняя „пограничность“ (как говорят психиатры) типов — это их общее свойство.

Если все это установить и взвесить — по-другому отнесешься ко всем их словам и поступкам.

Иначе оценишь трагизм положения Блока среди этой любимой им семьи, но которая так часто заставляла его страдать и от которой он порой так беспомощно и так безнадежно рвался…»

Волохова думать не стала и рассталась с «Сашенькой» на следующий день.

В своих воспоминаниях она написала, что ни «поцелуев на запрокинутом лице», ни «ночей мучительного брака» между ними не было и в помине, а была «одна только литература».

Люба победила, но это была пиррова победа. Как и раньше, Блок уверял, что любит только одну ее, но своих любовных похождений не оставил.

Его следующей музой стала словно сошедшая с полотен Рубенса оперная певица Любовь Лельмас.

Она поразила его в роли Кармен и осталась под этим именем в его стихах навсегда.

У всех, кто наблюдал за этим романом, создавалось впечатление, что Блок сошел с ума.

Он посещал все ее концерты, выступал вместе с нею на поэтических вечерах.

Затем он провожал ее до дома, где и оставался на несколько дней.

«Я не мальчик, я много любил и много влюблялся, — писал он ей в одном из писем. — Не знаю, какой заколдованный цветок Вы бросили мне, но Вы бросили, а я поймал…»

Но ничто не вечно под лучной, и очень скоро увял и этот цветок.

На этот раз Блок не искал любви у знаменитых актрис и дам света.

Он все чаще стал искать ее там, где и начинал: в самых дешевых борделях на Лиговке.

«Будьте с ним ласковее, — напутствовали бандерши своих девочек. — Это знаменитый поэт, и если вы ему понравитесь, он обязательно о вас что-нибудь напишет!»

Но Блок уже не писал.

По всей видимости, его время уже прошло, и он чувствовал себя разбитым и старым.

В принятой им поначалу революции он быстро разуверился, идеалы растерял и все чаще забывался за бутылкой дешевого портвейна, повторяя в полубреду строки, написанные в прошлой жизни:

— Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине…

Несмотря на такую жизнь, он очень скучал по Любе.

В 1920 году та поступила в театр Народной комедии и стала любовницей актера Жоржа Лельвари.

Как и ее муж, она вела в высшей степени разгульную жизнь, но так и не смогла забыть своего Сашуру.

«Я в третий раз зову тебя, мой Лаланька, приезжай ты ко мне, — писала она ему в письме из гастролей. — Сегодня Вознесение, я встала ровно в семь часов и пошла на Детинец, там растут березы и сирень, зеленая трава на останках стен, далеко под ногами сливаются Пскова и Великая, со всех сторон белые церквушки и голубое небо.

Мне было очень хорошо, только отчаянно хотелось, чтобы и ты был тут и видел…»

Но Блок уже не мог приехать.

Он был болен и не выходил из своей холодной квартиры.

Поэт часто бредил наяву и не хотел никого видеть.

Врачи так и не смогли поставить ему диагноз и сошлись на том, что у него целый букет болезней: сердце, неврастения и истощение.

Узнав о болезни мужа, Люба сразу же приехала к нему и стала ухаживать за ним.

Проявляя чудеса изобретательности, она умудрялась доставать продукты в голодавшем Петрограде 1921 года и меняла золото и драгоценные камни на лекарства.