Женщины, которые вдохновляли

И как знать, может быть, именно тогда умиравший поэт, наконец-то, понял, что он потерял, пойдя на поводу у психически тоже не совсем здорового Соловьева с его идеальной любовью.

Потому и написал раздиравшие Любе душу строки:

Эта прядь — такая золотая,
Разве не от старого огня?
Страстная, безбожная, пустая,
Незабвенная, прости меня!

7 марта 1921 года поэта не стало.

По одной из версий он умер от голода.

Во что мало, надо заметить, вериться. Ведь рядом с ним уже была Люба, и вряд ли она позволила бы мужу голодать.

«Он умер как-то „вообще“, — писал об уходе Блока Ходасевич, — оттого, что был болен весь, оттого, что не мог больше жить».

Думается, что это было ближе к истине.

Надо полагать, свою знаменитую поэму «Двенадцать» Блок написал сгоряча, под влиянием минуты.

Но уже очень скоро он понял, что никакого Иисуса Христа «в венчике из роз» матросы никогда не признают и, скорее всего, и при первой же возможности пристрелят.

А жить и писать в стране, где разговаривали на языке штыков, он уже не мог.

Вполне возможно и то, что в революции он видел все ту же Прекрасную Даму, а вместо нее пришла кухарка с залитым кровью фартуком…

Любовь Дмитриевна пережила мужа на 18 лет, замуж она больше не выходила и остепенилась.

Она написала трогательные мемуары о своей жизни с Блоком и умерла с его именем на устах.

Как-то вечером она ждала у себя дома двух сотрудниц Литературного архива, которым намеревалась передать свою переписку с Блоком.

Когда раздался звонок, она успела открыть дверь, затем покачнулась и упала на пол. Последнее слово, которое она произнесла на этой земле, было:

— Сашенька!

Можно по-разному относиться к героям этой драмы: осуждать, возмущаться и даже презирать их.

Но можно, что гораздо труднее, и понять: они были посланы друг другу и, несмотря на все ниспосланные им испытания, исполнили предписанное им свыше.

Блок стал великим поэтом, а его Муза и жена помогала ему в этом.

Как могла…

Горький поцелуй Огюста Родена

Мужчина толкнул дверь и вошел в мастерскую, которая, судя по обстановке, служила одновременно спальней и жилым помещением.

На столе в беспорядке стояли фигуры из глины, гипсовые слепки, несколько бронз.

Единственную мебель в комнате составляли кровать и стул.

Сидевшая на стуле женщина медленно повернула голову и посмотрела на мужчину.

Он вздрогнул: настолько постаревшим ему показалось бледное и худое лицо его некогда прекрасной возлюбленной. В волосах седина, черты лица заострились — от прежней красоты почти не осталось следа.

Женщина даже не взглянула на протянутую ей руку и с нескрываемым раздражением произнесла каким-то скрипучим от злости скрипучим голосом:

— Зачем вы пришли? Я не нуждаюсь в вашей помощи, а ваше навязчивое стремление помочь свидетельствует не о заботе, а скорее о недобром отношении!

— Я хочу, — произнес мужчина, — чтобы у тебя не было на меня обид! Я никогда не обманывал тебя, и ты всегда знала, что главным для меня в жизни всегда было искусство! Что же касается брака, то это ужасное, длительное испытание, и мы бы с тобой очень быстро возненавидели бы друг друга. Может, я говорю резко, но я говорю правду…

Женщина поморщилась как от удара.

И у этого чудовища еще хватает наглости утверждать, что он ни в чем не виноват!

У него, сломавшего ей жизнь и карьеру, даже сейчас не нашлось никаких других слов, кроме самооправдания!

В следующее мгновение лицо женщины сморщилось, и с ней началась истерика.

— Вы, — указала она на мужчину указательным пальцем правой руки, — убийца! Вы убили меня и мою карьеру! Вы мучили меня много лет, как мучает палач свою жертву! Но, — задыхаясь от рыданий, всхлипнула она, — вы рано радуетесь! Я добьюсь своего! Я еще на многое способна, и мои работы займут достойное их место! Но если бы вы только знали, — без всякой связи закончила она, — как меня замучили эти выставки! Уходите!

Мужчина хотел что-то сказать, но только махнул рукой и вышел из мастерской.

Ему было не по себе.

Всю дорогу до дома ему казалось, что его бывшая возлюбленная сошла с ума.

Так оно и оказалось, и еще через месяц он узнал, что у не сильнейшее нервное расстройство и ее забрали в приют для умалишенных.

Он снова навестил ее, но на этот раз она даже не узнала его.

Неожиданно для него она улыбнулась, но уже в следующее мгновение улыбка сменилась злобным выражением.

— Я знаю, — прокричала она, — это проделки дрейфусаров, этих грязных животных, которые посадили меня сюда. Сначала они лишили меня первой премии за мою «Бабушку», а теперь хотят упрятать в тюрьму, где содержат больных проституток!

Мужчина попытался что-то сказать, но больная посмотрела на не него, как на сумасшедшего, и позвала санитара.

— Кто этот мужчина? — кричала она, брызгая на растерянного санитара слюной. — Что ему здесь надо? Мне надо работать, а этот человек пришел мешать мне!

Мужчина поморщился как от зубной боли и пошел к двери.

— Дрейфусары, скульпторы! — неслись вслед ему истеричные выкрики. — Всех вас ненавижу!