Женщины, которые вдохновляли

«А знаете, — писала она ему в одном из писем 1891 года, — если бы Левитан хоть немного походил на Вас, я бы позвала его поужинать».

Чехов нервничал.

К его неудовольствию, отношения Лики с Левитаном продолжали развиваться.

Тем не менее, когда она приехала к Чеховым под Алексин вместе с Левитаном, их встретили как обычно — тепло и весело.

«Она, — вспоминал Михаил Чехов, — приехала к нам на пароходе через Серпухов вместе с Левитаном, и, откровенно говоря, нам негде было их обоих положить.

Начались смех, неистощимые остроты Антона Павловича, влюбленные вздохи Левитана, который любил поманерничать перед дамами».

Через два месяца Чехов писал Лике: «Очаровательная, изумительная Лика!

Увлекшись черкесом Левитаном, Вы совершенно забыли о том, что дали брату Ивану обещание приехать к нам 1-го июня, и совсем не отвечаете на письма сестры.

Я тоже писал Вам в Москву, приглашая Вас, но и мое письмо осталось гласом вопиющего в пустыне».

В это время Лика и Левитан жил в Затишье, рядом с тверским имением дяди Лики Панафидина Покровским.

Надо ли говорить, что проживал он там со своей неизменной спутницей Кувшинниковой.

«Пишу тебе, — извещал Левитан Чехова в конце мая, — из того очаровательного уголка земли, где все, начиная с воздуха и кончая, прости господи, последней что ни на есть букашкой на земле, проникнуто ею, ею — божественной Ликой!

Ее еще пока нет, но она будет здесь, ибо она любит не тебя, белобрысого, а меня, вулканического брюнета, и приедет только туда, где я. Больно тебе все это читать, но из любви к правде я не мог этого скрыть».

И Лика приехала. Об этом Чехов узнал из следующего письма Левитана.

Сообщая, что он читает рассказы Чехова и восхищается ими, особенно рассказом «Счастье», Левитан писал: «Я вчера прочел этот рассказ вслух Софье Петровне и Лике, и они обе были в восторге. Замечаешь, какой я великодушный, читаю твои рассказы Лике и восторгаюсь. Вот где настоящая добродетель».

И еще слепота, добавили бы мы. Насколько же надо быть ослепленным своими страстями, чтобы писать о них человеку, который был влюблен в ту же самую Лику!

«Кланяйтесь Левитану, — писал Чехов Лике. — Попросите его, чтобы он не писал в каждом письме о Вас.

Во-первых, это с его стороны не великодушно, а во-вторых, мне нет никакого дела до его счастья. Будьте здоровы и щисливы и не забывайте нас».

Вместо подписи Чехов изобразил пронзенное стрелой сердце.

Интересно и то, что призывавший выдавливать из себя раба Антон Павлович, судя по этим строкам, унизился до ревности.

Иначе как же объяснить то, что человек, мечтавший о всеобщем счастье, оказался совершенно равнодушен к счастливому состоянию своего же приятеля?

Да и с сердечком как-то пошловато.

Конечно, Софья все видела.

Она страшно ревновала к молодой и красивой Лике и… все прощала.

Понимала, Левитан — большой художник и относиться к нему как ко всем остальным нельзя. И. как могла, помогала огала ему работать и жить.

Увлечение Ликой оказалось недолгим. Наверное, Чехов был прав, когда говорил, что Левитану больше нравятся дамы бальзаковского возраста.

Очень скоро Софья Петровна снова завладела Левитаном.

Не очень понятно почему, но это стало раздражать его друзей, у которых, судя по всему, не было других дел, кроме того, чтобы следить за влюбленной парой.

Они открыто осуждали ее за столь безоглядную страсть к мужчине, который был намного ее моложе, осуждали за то, что обижала она своего столь терпеливого и снисходительного ко всем ее безумствам мужа.

Явно недолюбливал ее и Чехов.

И как знать, не ревность ли и желание хоть как-то отыграться натолкнуло его на мысль о написании в 1891 году «Попрыгунье».

Естественно, что писатель изменил имена и даже возраст героев произведения.

Вся беда была только в том, что их характеры он писал с живых лиц, которых хорошо знали в Москве.

Читателям было не трудно узнать в докторе Осипе Дымове Дмитрия Кувшинникова, в его супруге, «попрыгунье» Ольге Ивановне — Софью Петровну, а в художнике Рябовском — Левитана.

«Обыкновенно, — писал М. П. Чехов, — летом московские художники отправлялись на этюды то на Волгу, то в Саввинскую слободу, около Звенигорода, и жили там коммуной целыми месяцами.

Так случилось и на этот раз. Левитан уехал на Волгу, и… с ним вместе отправилась туда же и Софья Петровна.

Она прожила на Волге целое лето; на другой год, все с тем же Левитаном, как его ученица, уехала в Саввинскую слободу, и среди наших друзей и знакомых стали уже определенно поговаривать о том, о чем следовало бы молчать.

Между тем, возвращаясь каждый раз из поездки домой, Софья Петровна бросалась к своему мужу, ласково и бесхитростно хватала его обеими руками за голову и с восторгом восклицала:

— Димитрий! Кувшинников! Дай я пожму твою честную руку! Господа, посмотрите, какое у него благородное лицо!

Доктор Кувшинников и художник Степанов стали уединяться и, изливая друг перед другом душу, потягивали винцо.

Стало казаться, что муж догадывался и молча переносил свои страдания. По-видимому, и Антон Павлович осуждал в душе Софью Петровну.