Женщины Цезаря

С середины ночи до того момента, как первые лучи солнца окрасили восточный край неба, Цезарь и Помпей, в тогах с ало-пурпурными полосами, стояли спина к спине, глядя в небо. Цезарю повезло: новый год наступил на четыре месяца раньше сезона, а это значило, что еще можно было рассмотреть, как падают звезды, рассыпая искры по черному небосводу. Много было знаков и добрых предзнаменований, включая вспышку молнии в облаке в левой половине неба. Бибулу со своим авгуром тоже полагалось присутствовать, но даже в этом Бибул постарался продемонстрировать, что не намерен сотрудничать с Цезарем. Вместо этого он провел ауспиции у себя дома – такое вполне возможно, но все же необычно.

После обряда старший консул и его друг отправились домой, чтобы переодеться в дневную одежду. К наряду Помпея прилагались триумфальные регалии, поскольку теперь ему разрешалось носить их на всех праздничных мероприятиях, а не только на играх. У Цезаря – новая белоснежная toga praetexta, с пурпурной каймой. Пурпур не тирский, а самый обычный – так повелось еще на заре Республики, когда Юлии были такими же выдающимися гражданами, как и ныне, спустя пятьсот лет. У Помпея – золотое сенаторское кольцо, у Цезаря – кольцо железное, как и у Юлиев в те давние времена. На голове – венок из дубовых листьев, под тогой – туника великого понтифика в ало-пурпурную полоску.

Мало удовольствия было Цезарю идти по Капитолийской улице рядом с Бибулом, который не переставая бубнил, что у Цезаря ничего не получится, что он, Бибул, готов умереть, лишь бы увидеть, как консульство Цезаря окажется бездеятельным и ничем особым не запомнится. Неприятно было сидеть в курульном кресле рядом с Бибулом, пока толпа сенаторов и всадников, семья и друзья приветствовали и славили новых консулов. К счастью, безупречно белый жертвенный вол Цезаря оказался покорным и жертвоприношение прошло гладко, а вот вол Бибула упал неудачно, он пытался встать на ноги и забрызгал кровью тогу младшего консула. Плохой знак.

После этого Цезарь, как старший консул, созвал сенат в храме Юпитера Всеблагого Всесильного. Там он назвал дату проведения feriae Latinae, а потом бросал жребии, чтобы решить, кому из преторов какая провинция достанется. Неудивительно, что Лентул Спинтер получил Ближнюю Испанию.

– Предстоит еще несколько изменений, – сказал старший консул своим обычным низким голосом, так как в святилище, где лицом к востоку стояла статуя Юпитера Всеблагого Всесильного, была хорошая акустика. – В этом году я возвращаю обычай, существовавший в ранний период Республики: в те месяцы, когда фасции будут не у меня, я прикажу ликторам следовать за мной, а не идти впереди.

Послышался шепот одобрения, превратившийся в громкий протест, когда Бибул огрызнулся:

– Делай что хочешь, Цезарь, мне все равно! Только не жди, что я соглашусь!

– А я и не жду твоего согласия, Марк Кальпурний! – засмеялся Цезарь, назвав его по имени и таким способом подчеркнув невоспитанность Бибула, который обратился к нему по прозвищу.

– Что-нибудь еще? – осведомился Бибул. Как же в тот миг он ненавидел свой рост!

– Непосредственно к тебе это не имеет отношения, Марк Кальпурний. Я очень давно пребываю в сенате. В том числе будучи на службе у Юпитера Всеблагого Всесильного, в чьем доме собрались сейчас сенаторы. Как flamen dialis, я вошел в сенат в возрасте шестнадцати лет, потом, после двухлетнего перерыва, возвратился, потому что завоевал гражданский венок. Помнишь те месяцы у Митилены, Марк Кальпурний? Ты тоже был там, хотя гражданского венка не удостоился. Теперь, в сорок два года, я – старший консул. В итоге более двадцати трех лет я являюсь сенатором.

Цезарь оживился. Тон его стал деловым.

– На протяжении этих двадцати трех лет, отцы, внесенные в списки, я видел много перемен к лучшему в процедуре заседаний сената, особенно теперь, когда мы стали фиксировать нашу работу письменно. Не все из нас пользуются этими документами. Но я, конечно, обращаюсь к ним, как и другие серьезные политики. Однако эти заметки исчезают в архивах. Мне также известны случаи, когда записи мало соответствовали тому, что в действительности говорилось на заседании.

Он замолчал, окинул взглядом ряды сенаторов. Никто не позаботился внести в храм деревянные скамьи, поскольку в первый день нового года собрания всегда были короткими, выступал только старший консул.