Женщины Цезаря

– У него что, языка нет? – строго спросил Катон. Не так агрессивно, как до своей поездки на Восток, хотя и довольно напористо. – Неужели он не может отвечать за себя сам? Ты подавляешь мальчика, Сервилия. А это не по-римски.

Все это Брут слушал молча, обдумывая очень трудную дилемму. С одной стороны, он хотел, чтобы в этом – как и в любом другом – его мать потерпела поражение. Но с другой стороны, он очень боялся армии. Кассий с радостью пошел служить в легионы, а у Брута появился кашель, который все ухудшался. Больно было видеть, как он падает в глазах дяди Катона. Но дядя Катон не выносит слабость любого рода. Дядя Катон, обладатель множества наград за храбрость в бою, никогда не поймет людей, которые не испытывают радостного трепета, беря в руки меч. И Брут закашлялся. Кашель начался где-то внизу груди, поднимаясь к горлу и выдавая обильную мокроту. Брут в отчаянии посмотрел на мать, на дядю, пробормотал извинения и вышел.

– Видишь, что ты наделал? – упрекнула Сервилия, оскалив зубы.

– Ему следует заниматься физкультурой и больше бывать на воздухе. Я также подозреваю, что ты лечишь всякими снадобьями его кожу. Она выглядит ужасно.

– Брут – не твоя забота.

– По условию завещания Цепиона – моя.

– Им занимается дядя Мамерк, и он в тебе не нуждается. На самом деле, Катон, ты никому не нужен. Почему бы тебе не пойти и не броситься в Тибр?

– Я нужен всем, это очевидно. Когда я уезжал на Восток, твой мальчик стал ходить на Марсово поле, и некоторое время была надежда, что из него может получиться настоящий мужчина. А теперь я вновь вижу маменькину собачку! Более того! Как ты могла позволить ему заключить брачный контракт с девочкой без приличного приданого, еще с одной презренной патрицианкой? Какие же хилые дети у них будут!

– Надеюсь, – ледяным тоном произнесла Сервилия, – что у них родятся сыновья, подобные отцу Юлии, и дочери, похожие на меня. Что бы ты ни говорил о патрициях и о старой аристократии, Катон, отец Юлии обладает всеми римскими достоинствами – солдат, оратор, политик. И кстати, Брут сам желал этого брака. Мне даже жаль, что это была не моя идея. Кровь невесты так же хороша, как и его, а это намного важнее, чем приданое! Однако – чтобы ты знал! – ее отец гарантирует приданое в сто талантов. Впрочем, Брут не нуждается в девушке с большим приданым – теперь, когда он наследник Цепиона.

– Если он готов ждать невесту несколько лет, он мог бы подождать еще немного и жениться на моей Порции, – сказал Катон. – Я был бы очень рад этому союзу! Деньги моего дорогого Цепиона перешли бы к детям обеих ветвей его семьи.

– О, понимаю! – фыркнула Сервилия. – Так вот в чем дело, Катон? Не пожелал изменить имя ради наследства Цепиона, но зато какой блестящий замысел – получить деньги через женскую линию! Чтобы мой сын женился на рабском отродье? Только через мой труп!

– И все же это может случиться, – самодовольно сказал Катон.

– Если это случится, я накормлю девчонку горячими углями!

Сервилия напряглась, понимая, что ее уколы не выводят Катона из себя так, как раньше. Он стал холоден, отчужден, его трудно было ранить. И она выпустила свое самое мерзкое жало.

– Помимо того, что отец Порции – потомок рабыни, следовало бы подумать и о ее матери. Уверяю тебя, что никогда не разрешу моему сыну жениться на дочери женщины, которая не в состоянии дождаться, пока ее муж вернется домой!

В прежние дни он набросился бы на нее с оскорблениями и криками. Сегодня же он словно окаменел и долго молчал.

– Я думаю, этот факт следует прояснить, – наконец вымолвил он.

– С удовольствием. Атилия – очень шаловливая девочка.

– О Сервилия, ты – одна из самых веских причин, по которым Риму необходимы законы, обязывающие женщин держать язык за зубами.

Сервилия нежно улыбнулась:

– Спроси любого из твоих друзей, если не веришь мне. Спроси Бибула, Фавония или Агенобарба. Они были здесь и все видели. Это не секрет!

Он стиснул губы так плотно, что их не стало видно.

– Кто? – спросил он.

– Ну конечно, этот римлянин из римлян! Цезарь. И не спрашивай, который Цезарь. Ты знаешь, у какого Цезаря такая репутация. Да, это будущий тесть моего дорогого Брута.

Катон молча поднялся.

Он немедленно пошел в свой скромный дом, расположенный на скромной улице на Палатине, где он, не успев поздороваться с женой и детьми, разместил в единственной гостевой комнате своего друга-философа Афинодора Кордилиона.

Поразмыслив, Катон решил, что злая выходка Сервилии имела под собой основания. Атилия изменилась. Во-первых, она теперь редко улыбалась и позволяла себе заговаривать первой, не дожидаясь, когда к ней обратятся. Во-вторых, ее груди налились, и это почему-то оскорбляло его. Прошло целых три дня с тех пор, как Катон прибыл в Рим, но он еще не посетил ее спальню, чтобы утолить естественную потребность. Даже его глубокоуважаемый прадед Катон Цензор считал близость между мужем и женой (или рабыней и хозяином) вполне дозволенной. Более того, воистину восхитительной!