Женщины в Иране, 1206–1335 гг.

Однако в этом контексте упоминания о женщинах, принявших ислам, практически отсутствуют. Исключением является случай Чичек-хатун, жены Берке-хана (пр. 1257–1266) в Золотой Орде, которая, очевидно, приняла ислам одновременно со своим мужем в середине XIII века [Vasary 1990: 256]. Однако ее обращение не описано подробно и упоминается лишь в ограниченном количестве источников. Ее изображают как убежденную мусульманку, у которой в орде была переносная мечеть, подобная упомянутой выше переносной церкви Докуз [Qumayhah, Shams al-Din 2004–2005: 26–27, 244–245; DeWeese 2009: 84–85; Тизенгаузен 1941: 249–250; Тизенгаузен 1884: 130–131; DeWeese 2009: 84, прим. 28]. В первом поколении монгольских женщин, мигрировавших из Монголии в Иран, Центральную Азию и Золотую Орду, нет других примеров такого рода. Только через еще одно поколение появится женщина, принявшая ислам, которую летописцы сочли достойной упоминания. И снова, на территории Золотой Орды, обращение Кияк-хатун в ислам упоминается Рашид ад-Дином, но это не бесспорно[373]. Согласно Рашид ад-Дину, Кияк-хатун была выдана замуж за сына могущественного амира Салжидая Гурагана из народа конкират, который в Золотой Орде назывался Яйлак и, скорее всего, был буддистом. После брака Кияк-хатун стала мусульманкой. Яйлак, будучи уйгуром, не смог примириться с этим, и между ними постоянно возникали споры и ссоры из-за их религии и убеждений. К Кияк относились с презрением, и она рассказала об этом отцу, матери и братьям[374].

Плохое обращение с этой хатун может быть связано, с одной стороны, с политическим фоном интриг и споров за власть в Золотой Орде [Broadbridge 2008: 59–61]. С другой стороны, это показывает, что вера монголов менялась не только среди правителей, но и в других слоях общества. Из-за отсутствия доказательств мы можем только предполагать, но не кажется правдоподобным, что эта хатун приняла ислам только по «политическим мотивам», учитывая политические проблемы и нестабильность, которые это вызвало у ее родственников. Поэтому ее обращение могло быть основано на искренней личной симпатии к исламу, которая поставила бы под угрозу ее супружеские отношения с другой влиятельной семьей.

Несмотря на эти немногочисленные отдельные свидетельства обращения женщин в ислам в русской степи и верности христианству женщин в ранний период монгольского правления в Иране, женщины, родившиеся и выросшие в Государстве Хулагуидов, стали мусульманками на рубеже XIV века. В более поздние десятилетия религиозная принадлежность жен монгольских правителей, как правило, не упоминается. Похоже, что многие из них уже были мусульманками, например Багдад-хатун, Курдуджин-хатун и Сати-бек, тогда как другие, например Кутлуг Малек, покровительствовали шейхам, хотя ни один из ее родителей не был мусульманином [Majd 1994: 899][375].

Остается открытым вопрос: каким образом большинство женщин, придерживавшихся христианских, буддийских или шаманских верований в Иране XIII века, к XIV веку превратилось в мусульманское большинство?

Отсутствие рассказов об обращении женщин в ислам позволяет предположить, что женщины постепенно принимали ислам так же, как и их мужчины, то есть через различные каналы обращения, благодаря которым ислам постепенно становился все ближе к женщинам при дворе. Следуя вышеупомянутой кривой обращения, ключевым периодом, по-видимому, были десятилетия 1280-х и 1290-х годов в ильханидском Иране, когда новое поколение монгольской элиты воспитывалось в Иране и на мусульманских территориях, контролируемых преемниками Хулагу. Среди тех ограниченных случаев, которые мы видим в источниках за этот период, можно выделить случай джалаирской монголки Айши, жены ильхана Гайхату (пр. 1291–1295). Ее имя указывает на явную принадлежность к исламу, хотя ее отец был монгольским нойоном в армии Гайхату, который, похоже, не принял ислам. У нее не было родственников-мусульман, кроме двух братьев, которых звали Хасан и Хусейн, и она выросла в мусульманской Анатолии, где провела некоторое время, пока ее муж был наместником этого региона в 1280-х годах [Rawshan, Musavi 1994, II: 1189; Thackston 1998: 579–580]. Возможно, рискованно считать ее обращенной в ислам просто потому, что она сменила имя. Отсутствие дальнейшей информации о жизни этой женщины не позволяет углубленно оценить ее убеждения, приверженность вере или момент обращения[376].