Женщины в Иране, 1206–1335 гг.

Шаманки и женщины, активно участвующие в религиозных ритуалах, описаны со времен самой ранней истории монгольского народа [Atwood 1996: 123]. Наиболее подтвержденный документально пример этого касается спора между Оэлун и женами Амбакая после смерти отца Темучина, который упоминался в главе 1. Как мы видели, рассказ об исключении матери Темучина из церемонии исполнения ритуала имеет политическую интерпретацию, но помимо этого указывает на роль, которую могли играть знатные женщины в религиозных ритуалах монголов в доимперские времена [Rachewiltz 2004: § 70]. Тем не менее в этот ранний период не было четкого определения роли шаманов, что затрудняет оценку вовлеченности женщин в шаманские практики, помимо примера Оэлун[333].

Если свидетельств о присутствии женщин-шаманов в ранней империи мало, то эпизоды религиозной практики женщин документированы лучше[334]. Один из примеров приводится в «Тайной истории монголов», где упоминается, как найманская владычица Гурбесу-хатун попросила принести ей голову кераита Онг-хана, чтобы она могла совершить жертвоприношение в его честь [Там же: § 189, ПО][335]. В источниках можно найти и другие эпизоды гадания и шаманизма в период монгольской экспансии, в которых участие женщин обычно приобретает негативный оттенок[336]. Женщины обычно не присутствуют при этом, а любое их участие, как правило, приобретает негативный оттенок. Например, и мусульманские, и христианские летописцы обвиняют тех монгольских женщин, которые непосредственно участвуют в шаманских ритуалах, в колдовстве и ведьмовстве, используя эти обвинения для дискредитации их политических навыков. Например, в имперские времена Фатима-хатун, советница императрицы Дорегене-хатун, была обвинена в колдовстве. Ее обвинили в том, что она вызвала болезнь Кётена, сына Угедэя, который открыто выступал против правления этих двух женщин. Когда Кётен умер, Гуюк-хан, который собирался взять управление империей в свои руки, был вынужден по приказу своего министра Чинкая допросить Фатиму из-за этого обвинения. Под пытками она призналась в содеянном и была подвергнута жестокой казни [Rawshan, Musavi 1994, II: 802–803; Boyle 1971: 179; Banakati 2000: 393]. Христианские источники пересказывают эту историю, подчеркивая, что обвинения в колдовстве были ложными, тем самым подразумевая, что решение Гуюка казнить своего политического соперника стало причиной раздора между матерью и сыном [Budge 2003:411]. В политически неспокойное десятилетие 1240-х годов те же обвинения были выдвинуты против других женщин — членов правящей семьи, таких как вторая императрица Монгольской империи Огул-Гаймыш (пр. 1248–1250). Рубрук упоминает, что слышал из «собственных уст» Мункэ-хана, что Огул «была худшей из ведьм и своим колдовством она уничтожила всю свою семью» [Dawson 1955: 203]. Неизвестно, исходил ли рассказ о колдовстве непосредственно от самого хана, но кажется очевидным, что при дворе Мункэ, особенно среди христианских подданных, с которыми встречался монах Гильом, существовала связь между этими влиятельными женщинами и практикой колдовства и ведьмовства[337].

Казни женщин на основании обвинений в колдовстве не ограничивались 1240-ми годами. Обвинения в измене и колдовстве были использованы Хулагу в Иране для казни Балакан, наследницы Джучи по мужской линии, незадолго до того, как в начале 1260-х годов началась вражда между Государством Хулагуидов и Золотой Ордой [Rawshan, Musavi 1994, I: 738–739; Boyle 1971: 122–123]. Другой пример связан со смертью ильхана Аргуна в 1291 году. Одним из объяснений его быстрой болезни и смерти было лекарство, предоставленное буддийскими монахами. Близкие отношения, которые правитель имел с адептами этой религии, заставили его принять «лекарство» от индийского монаха, известного своим долголетием, в надежде продлить собственную жизнь. Аргун принимал эликсир в течение девяти месяцев, но в конце концов у него развилась хроническая болезнь, которая, возможно, и стала причиной его смерти [Rawshan, Musavi 1994, II: 1179; Thackston 1998: 574]. Шаманы двора утверждали, что смерть ильхана была вызвана колдовством, что свидетельствует о некоторых межрелигиозных противоречиях при дворе Аргуна. В этом случае виновной была признана женщина (Тогхачак-хатун), и после пыток «она и несколько других женщин были брошены в реку» [Rawshan, Musavi 1994, II: 1180; Thackston 1998: 575].