Женские праздники (сборник)

— Но я же не предлагаю искажать мысль. Или интонацию. Надо сказать все то же самое, только как бы от своего имени.

Она все больше воодушевлялась.

— Это как у актера. Чужие вроде слова, а начнешь говорить. твои! Но чтобы они стали твоими, надо их сначала на зуб попробовать, на языке покатать.

В углу кто-то фыркнул. Это вернуло ее на землю.

— А иначе, — усмехнулась она, — это будут не живые слова, а жвачка. Вот послушайте, — она опять уткнулась в злополучную рукопись. — «Это была защитная мышечная реакция его тела, которая контролировала его трясущиеся члены и позволяла спокойно и ровно вести автомобиль.» И на таком вот уровне — весь текст «от автора». Диалоги еще туда-сюда, сказывается опыт перевода устной речи, но как доходит до описаний. караул! Караул, Олег Борисович. А ведь автор выражается на нормальном языке. Вполне по-английски.

— Если я вас правильно понял, я выражаюсь не по-русски?

— Да! — почему-то обрадовалась редакторша. — Именно! Смотрите, — она тыкала карандашом в отчеркнутые места. — «Она чувствовала, что он совсем пьян», «она, чувствовалось, его совсем не любила». И так на каждой странице. Можно подумать, в Америке чувствуют гораздо интенсивнее, чем у нас.

— А это не так? — несмотря на все свое раздражение, он разглядывал ее с такой бесцеремонностью, что она смешалась.

Окрестные дамы самозабвенно отдавались творческому процессу.

— Не так, — последовал тихий, но твердый ответ. — Английское I feel это и «по-моему», и «мне кажется», и.

— Да, конечно, — он по-прежнему изучал ее холодным оценивающим взглядом, как кобылу на ринге.

И тут она взорвалась:

— Но самый мой любимый пассаж вот этот: «Ты прав, тудыть тебя растудыть, все о’кей». Отличный коктейль из Оклахомы и Урюпинска!

— Оля, — укоризненно произнесла одна из дам.

— Вы извините ее, Олег Борисович, — подала голос заведующая, — редактор она у нас молодой, неопытный.

— Отчего же. Из молодых да ранних.

Ольга Михайловна резко встала. Огородников тоже.

— Простите, — сказал он. — Но у вас редкий дар. Как у Ллойд-Джорджа. Увидев пояс, он не мог удержаться от того, чтобы не нанести удар чуть пониже.

Она помолчала, глядя, как он укладывает в папку внушительную стопку бумаги.

— Хотите, я попробую доработать вашу рукопись?

— Это очень напоминает мне слова, сказанные Бетховеном одному композитору: «Мне понравилась ваша опера. Я, пожалуй, положу ее на музыку».

Уже в дверях он вдруг вспомнил что-то.

— А как бы вы это перевели? «Его пассивность напоминала застывший катаклизм».

— Я? — Она на секунду задумалась. — Я бы сравнила бездеятельность героя с дремлющим вулканом.

Кабинет доктора Раскина.

— А может, она сгустила краски? — спросил доктор.

— ?

— Ваша красотка редакторша. Примерчики понадергала? Перед коллегами красовалась? Может, перевод как перевод? И ни к чему все эти мерехлюндии?

— Она. кое в чем права.

— Кое в чем, — мгновенно среагировал Раскин. — Значит, в чем-то — нет? Значит, стоило побороться? Вы боролись?

— Как вы себе это представляете? По-приятельски взять за горло директора издательства? Просить другого редактора?

— Зачем другого? Ведь она, Ольга эта Михайловна, вызвалась доработать рукопись, так? Что, не так разве?.. А-а, амбиции не позволяют. Тут одно из двух: либо дело, либо амбиции. А если гордость паки унижения, так уж несите ее, свою гордость. Как несет грузинка на голове кувшин с водой. Темплан, деньги, слава. о чем вы, господа хорошие? Я несу свой кувшин. Как ни в чем не бывало. Мне главное не расплескать.

— Как ни в чем не бывало?! — Огородников вскочил со стула. — После всего, что она там понаписала?!

— Где «там»?

— На полях! Красным! «Так воссоздавать любовную сцену может только тот, кто забыл, как это происходит». После этого нахлобучить на голову кувшин? И по военно-грузинской дороге?

— Сядьте. Сядьте и успокойтесь. — Раскин внимательно посмотрел в эти запавшие полубезумные глаза. — Как же я сразу не догадался? Вы сделали какую-нибудь глупость. сваляли дурака, — он разговаривал сейчас с Огородниковым, как заботливая мать с ребенком. — А теперь мучаетесь, места себе не находите. Да? Расскажите, легче будет. По себе знаю.

Огородников сидел в чужой квартире, на кухне, опустив лицо в ладони и монотонно раскачиваясь взад-вперед. Со стороны могло показаться, что у него невыносимо болит зуб.

Из спальни, на ходу застегивая молнию на юбке, вышла Ольга. Остановилась в прихожей перед большим зеркалом, стала приводить себя в порядок. Один раз обернулась — Огородников качался, не меняя позы.

Ольга прошла на кухню, принялась готовить кофе.

Оба молчали.

Она разлила кофе в две чашки, одну поставила перед гостем.

— Простите, я не спросила. Вам без сахара…

— Спасибо.

— …или с сахаром?

— Да.

— Сама я…

— Я тоже, Ольга Михайловна… Оля…

— Не надо. Я понимаю, Олег Борисович, все это так. Когда вы позвонили, я по вашему голосу поняла, что…

— Правда?

— А потом сказала себе: да ну, глупости. Взвинчен, расстроен, все же понятно. Я до последней минуты. уже здесь. не думала, что этим кончится.

— Вот именно… этим.

— Олег Борисович, пейте кофе и не мотайте себе душу. С кем не бывает.

— Со мной, например.