Женские убеждения

– Моя мать – типичный средний класс, офис-менеджер у аллерголога здесь, в Чикаго, – сказала Ноэль. – Нас с сестрой растила одна: отец умер от инфаркта, когда мне было пять лет, но у нас было все, как и у тебя. Уроки музыки, ортодонт, куча книг на полках, живи – не хочу. В этом моя мама была сильна. Я вовсе не хочу сказать, что обязательно испытать в жизни то же, что твои ученики.

– А что ты хочешь сказать?

Ноэль наклонилась к ней через стол, и Зи вдруг увидела ситуацию в новом ракурсе. Совершенно не обязательно бояться эту женщину или восхищаться ее внешностью. Если говорить о возможности предательства, Ноэль не имеет ничего общего с другими взрослыми женщинами из прошлого Зи, Линдой Мариани и доктором Марджори Альбрехт – обе оказались бессовестными предательницами – и даже с Фейт Фрэнк, которая не то чтобы ее предала, а просто не захотела взять на работу, несмотря на то прочувствованное письмо. Ноэль Уильямс решительно ничего ей не обещала. Зи совершенно не за что было на нее обижаться. При желании можно было даже спорить с ней на равных.

– Нам обещали, – продолжала Ноэль, – что к нам прискачут на боевых конях преданные своему делу педагоги и спасут наши школы. Вместо этого мы получили абсолютно неопытных учителей – они сами только что закончили учебу и за спиной у них только краткий курс подготовки, короче даже того, на котором учат ремонтировать кондиционеры. Нам говорят – и за это скажите спасибо. Уверяют нас, что все хорошо, уважайте, мол, людей – таких, как ты, – за то, что они готовы работать за гроши во благо общества. Только вовсе это не хорошо, по крайней мере, по моим представлениям. Некоторые мои коллеги со мной не согласны. Они одобряют деятельность «Учителя для каждого», считают, что это прекрасная затея, которую мы обязаны поддерживать. Вот только вынуждена сообщить, что после вашего появления в наших школах решительно ничего не изменилось.

Я возлагаю большие надежды на нашего президента. Он чернокожий. Умница, добрая душа. Обожаю его всей душой. Вот только невозможно быстро отскрести столько слоев въевшейся дряни. А «Учитель для каждого» только усугубляет ситуацию, причем в нескольких вещах. Критику они не воспринимают, а значит, меняться не станут. Они всего лишь пытаются подогнать наши школы под какие-то их собственные понятия. Опытных учителей увольняют, зато «Учитель для каждого» цветет и пахнет. В результате профессия учителя деградирует. Ну и, понятное дело, их деятельность ориентирована на школы для чернокожих и латиносов. В школе для белых она бы сразу свернулась. Сказать тебе, что будет дальше? Есть силы, которые пока затаились, выжидают, зная, что их час настанет. Ты и некоторые твои коллеги – люди неплохие, я это прекрасно знаю, но у вас нет ни навыков, ни опыта, задерживаться на этой работе вы не собираетесь. Пришли сюда ненадолго, да никто и не ждет от вас ничего другого. Закончил колледж – нужно сделать хорошее дело, набраться опыта, а там можно переключиться и на что-то другое. Может, и не особо хорошее, зато за нормальные деньги. Я тебя ни в чем не виню, Зи. Я бы сама на твоем месте поступила так же. Но нам нужны люди, которые придут сюда надолго. Потому что дальше станет только хуже – и что тогда?

– Ты считаешь, мне лучше это все бросить?

Ноэль посмотрела на нее в упор.

– Вот как ты поняла мои слова? Нет, я, конечно же, так не считаю. Нельзя так поступать с учениками, прямо в середине учебного года, хотя некоторые и поступают. Стабильность этим детям нужна как воздух. Оставайся, доработай до конца года, приложи все усилия, а уж там решай. Слушай, я не сомневаюсь в том, что ты хороший человек, а еще я уверена, что ты из тех, кто стремится к… как ты сама это называешь, «самоотдаче»? Я прекрасно знаю, каково это: сама через такое прошла. Но иногда самоотдача состоит в том, чтобы жить своей жизнью, оставаться собой, не растерять собственных представлений. Оставайся собой – и все получится. Может, не в глобальном смысле, но получится.

– Я все это видела по-другому, – негромко произнесла Зи. Ноэль кивнула. – В общем, произошло все очень стремительно. Я жила с родителями, работала помощником юриста. Терпеть эту работу не могла. Моя лучшая подруга работает у Фейт Фрэнк. У нее такой женский фонд, я подумала – вдруг и меня возьмут. Не сложилось. А мне нужно было сматывать из этой юридической шарашки, да и из родительского дома тоже. Причем судья Венди Эйзенстат ясно дала мне понять: занимайся, чем вздумается, но на жизнь изволь зарабатывать.

– Кто?

– Моя мать.

– Ты ее называешь судья Венди Эйзенстат?

– Да. Или судья Венди. Ее это бесит. Ей больше нравится «мама». Вот только она вечно меня судит за все мои поступки. Если я ее вижу во сне, то через раз – в судейской мантии. Как и отца. Он тоже судья Эйзенстат, хотя и поспокойнее будет.

Ноэль улыбнулась – это была ее первая улыбка? Как минимум – первая без двусмысленности.

– Я так понимаю, – сказала она, – что фамилия твоя не Эйзенхауэр.

– Нет.

– Но ты меня не поправила.

– Не стала. Ни к чему было тебя смущать.