– Хорошо. Итак, я знаю, что делать. Идите туда, ведь Аише нужно уходить. Я тут приберусь и присоединюсь к вам через пятнадцать минут.
–
МЕТАМОРФОЗЫ
Я отправила его не только для того, чтобы прибраться, но и чтобы сменить прокладку: там, внизу, пришла большая вода, и чтобы окончательно не заляпать брюки…
Устроившись на сиденье унитаза, я вынула тампон, и в эту минуту,
– Подожди секунду.
Я засунула окровавленный тампон в пакетик, бросила его в мусорное ведро, поспешно стала вставлять новый – и, справившись с этим, села, чтобы с ней поговорить.
– Как дела, дорогая?
– Ах, да! Мне очень жаль. У меня была адская мигрень.
– Ах, понимаю. Я позвонила тебе домой, никто не ответил, и на мобильный тоже, я оставила тебе два сообщения, ты их не читала? Сегодня воскресенье, и я удивилась.
– Я в больнице.
– Правда? Надеюсь, ничего серьезного?
– Нет, у меня… дежурство.
– А… тем лучше. Вчера вечером нам увидеться не удалось, и я бы хотела заехать за тобой сегодня вечером, чтобы обсудить собрание во вторник.
– Почему бы и нет?
– Я заеду в семь часов?
– Как вам удобно…
– Отлично. До вечера! Чмоки!
Разочарованная и взволнованная как ощущением беспомощности, так и пустотой миссии, которую она на меня торжественно возложила, я оделась, вымыла руки и вышла в коридор, потом на лестницу. Этажом ниже, в отделении ДПБ, царила тишина, но дверь в подвал была открыта. Когда я вышла в длинный коридор, внезапно меня охватили идиотские сомнения: маленькое отделение – направо или налево?
Направо. Направо, я уверена. Через пять минут ходьбы мимо бесчисленных противопожарных дверей, которые следовали одна за другой, я начала сомневаться в своей правоте. Мне следовало повернуть назад, но я продолжала идти вперед, потому что коридор выглядел иначе, не так, как в первый раз. Вдоль стен стояли высокие металлические шкафы с выдвижными ящиками, помеченными числами и буквами. Здесь были карты пациентов, и этим картам было больше тридцати лет. Откуда они взялись? Я смутно слышала о пересмотре всех больничных архивов, а подвал акушерской клиники уже давно пустовал. Я толкнула еще одну дверь и оказалась в квартире Рене, изменившейся до неузнаваемости.
Освещение было менее ярким, чем в первый раз, но я видела, что помещение обставлено металлическими шкафами, вроде тех, что стояли вдоль коридоров. Повсюду валялись коробки, даже под столом; они громоздились, создавая неустойчивые башни. Стулья исчезли. Душевую кабину демонтировали, до кухонного уголка было не добраться. Только кровать в противоположном от входа углу и высокие стеллажи с книгами напоминали о том, что всего несколько дней назад это было нелепое, но организованное жилище человеческого существа. Теперь оно превратилось в удушающий хаос, такой же невыносимый, как мусорная свалка.
На кровати кто-то лежал. Неподвижно. Как будто спал. Первым моим порывом было выбраться отсюда, но неподвижность силуэта заставила меня задуматься. Он заболел? А вдруг решил покончить с собой?
Я стала пробираться сквозь нагромождение коробок, стараясь их не опрокинуть, и подошла к кровати Рене. Кто это такой? Я помнила черты старика, но лицо с гривой седых волос, грудь, слабо вздымавшаяся с каждым вздохом, и тощие бедра, которые я различила под больничной рубахой, явно принадлежали женщине. Как только я положила руку ей на плечо, она громко сказала:
– Не настаивайте. Я не уйду. Лучше подохну.
– Что произошло?
Она открыла глаза, улыбнулась, и ее голос смягчился:
– А, это ты,
– В последний раз? Что с вами случилось?
Она поднялась и указала на комнату:
– Вчера утром я проснулась, а в моем доме – такой бардак. Я не знаю, какие негодяи закинули этот хлам в мое жилище, но я знаю, что они сделали это для того, чтобы выжить меня отсюда. Тем хуже для них, я не уйду. Придется им дождаться моей смерти.