Женский хор

Я переставила сумку в другое место и сделала вид, что проверяю почту, чтобы она не заметила, что я покраснела до корней волос.

– Прости, я не хотела тебя задеть…

– Но это меня не задело! Это очень даже мило, что вы не хотели меня огорчать!

– А… кто тебе сказал, что я люблю мужчин?

– Ну, прежде всего… Не знаю, как объяснить, но это чувствуется. И потом, здесь много фотографий, на которых вы с этим парнем. А на вашего папу он не похож.

– Правда? (Я же все их убрала, чтобы больше не…) Где ты их нашла?

– Одна висела сбоку на холодильнике, вторая – на стене над вашим письменным столом, вон там, затерянная среди тысячи других, а третья – в рамке в вашем выдвижном ящике, под вашими sweat-shirts. Что-то мне подсказывает, что у вас с ним еще не все кончено…

Я посмотрела на потолок, повернулась к ней (дорогая, если бы ты знала, как ты мне осточертела!) и холодно спросила:

– Почему ты так решила?

Она расхохоталась:

– Вас так легко разозлить, это очень мило! Как же вам удалось сохранить спокойствие перед Жан-Пьером?

– Перед идиотами я спокойствия не теряю.

– Ах! Тогда он должен быть суперчутким и мегаумным, чтобы настолько свести вас с ума…

Если бы ты только знала… Я увидела, как она прикусила губу и улыбнулась. Но ты это знаешь, мелкая дрянь! Мне действительно захотелось… но нет, я опускаю руки. Сегодня вечером этот напиток будет для меня слишком крепким.

– Я пойду в душ, ничего?

– Конечно, ничего. Рыба подождет.

Ага, похоже, ужина тет-а-тет мне не избежать.

Положив часы в раковину, я увидела, что уже четверть девятого. Последняя пациентка вышла из 77-го отделения в шесть часов вечера. Мы проговорили полтора часа ? (Я сняла свои джинсы и пуловер.) Я не заметила, как промчалось время. Карма говорил без остановки, мне не удавалось и слова вставить, но я не хотела, чтобы он останавливался. И уходить ему, судя по всему, не хотелось. Я несколько раз ловила себя на мысли: он не торопится, потому что в его жизни никого нет. Я стала думать – почему? Или скорее – как это возможно? Неужели ему никогда не хотелось флиртовать с пациентками, ухаживать за ними или запрыгнуть на одну из шестисот пятидесяти трех тысяч женщин, которые прошли через его отделение. (Я сняла лифчик и трусы, стараясь не смотреть в зеркало.) Невозможно, чтобы все эти женщины его не интересовали. (Я достала из шкафчика полотенце и положила его в раковину, чтобы можно было дотянуться рукой.) Чокнутые, которые обожают бородатых плюшевых мишек и заводятся при виде всего, у чего есть тело: адвокаты, военные, врачи. (Я встала под душ.) Вдовы, разведенные, сорокалетние неудовлетворенные, которые ищут настоящего мужчину, который вернет им забытое наслаждение. (Я прислонилась лбом к кафелю.) Молодые длиннозубые волчицы, которые хотят разнообразить свое наследство, материальное или генетическое… или и то и другое. (Я отрегулировала смеситель, полилась теплая вода.) Бабы, которым нужно просто немного доброты, немного внимания, но которые слишком стесняются сказать, даже произнести одними губами, что у них на сердце. (Я сделала струю поменьше.) Несчастные девицы, глуповатые, приговоренные к целомудрию за то, что не смогли удержать типа, который их хотел, который принимал их такими, какие они есть (струя на полную мощность), со слишком плоской или слишком пышной грудью, с выпирающим или низким задом, с целлюлитом, рубцами, поджатыми губами, скрытыми изъянами…

Продолжая упираться лбом в плитку, я пустила воду на голову и на шею, и, конечно, это напомнило мне слова Жоэля (я возвращалась уставшая, но как только пересекала порог, аромат супа или соуса, который он приготовил из ничего и который всегда выглядел так, будто над ним с большой любовью колдовали три часа, ударял мне в ноздри, увлекал на кухню, но он останавливал меня на полном ходу, забирал у меня сумку, ключи и толкал в ванную): Прими душ, постой под ним хотя бы десять минут – и ни о чем не думай, только о воде на коже… И я, конечно, думала о воде на коже, а моя кожа думала о его руках, которые ласкают мои груди, и живот начинал кричать так громко, что мне становилось… Нужно подумать о чем-нибудь другом. Только не о нем, лучше об утренней консультации, и передо мной возникло лицо Багии, которая постепенно превратилась в юношу, я увидела ее красивые несчастные глаза, наполнившиеся ужасом, когда я у нее спросила:

– Ваш отец вас любит?

– Обожает. Он всех нас троих обожает.

– Тогда… – я с трудом подавила вздох, потому что она бы этого не поняла, – вам нужно все ему рассказать.

– Это его уничтожит. Он будет считать меня чудовищем.