— Да. Но пока она не рассказала мне о твоем существовании, я был для тебя никем. Я не имел никакого права. И больше не мог с ней видеться. Мари-Луиза ее не выпускала. Она немного отпустила вожжи в первый раз, когда Мари была подростком, а потом в год, предшествовавший твоему рождению, потому что посвятила всю себя Камилле. Но в конце концов она узнала, что Мари
Он замолчал. Я ничего не говорила.
Он вздохнул и продолжил:
— Мари была уверена, что ей никогда не вырваться из материнского плена. Однако я делал все, чтобы ей помочь. Она мне ничего раньше не говорила потому, что не могла сказать. Понимаешь?
— Да, понимаю. Очень хорошо. Одно и то же испытание выпало на ее долю два раза.
— Да, но на этот раз я ей сказал — и она это почувствовала, когда я примчался к ней, чтобы отвезти в больницу, — что она не одна. Теперь у нее был человек, на которого она могла положиться. Было бы лучше, если бы она обратилась ко мне раньше, но и тогда еще не было слишком поздно.
— Что вы сделали?
— Акушерка моих друзей и молодой врач, с которым она работала, приняли нас и сказали, что помогут ей родить и по возможности оттянут административные процедуры, чтобы никто не узнал, что она в роддоме. После твоего рождения мы решили как можно скорее бежать из города, сразу, как к Мари вернутся силы. Тогда бы мы пошли и зарегистрировали тебя вместе. Мари всегда думала, что убежать от матери невозможно, мысль о том, что у ее ребенка есть отец, придавала ей силы. Ребенка, который на этот раз… — Из его глаз снова брызнули слезы. Я тоже плакала. — Ребенка, который на этот раз должен был родиться
—
—
— Когда она тебя
— Если ты сдвинешься с места, я верну тебе твой сальпингит! — сказала я, тыча в нее пальцем, и вдруг, удивившись своей реакции, разрыдалась (о
Сесиль встала, села на низкий столик и взяла мою руку, не знаю, сколько рук теперь меня сжимало, но под гнетом горя мы склонились все вчетвером, наши головы касались друг друга, и никто не разжимал объятий.
— Не знаю, какая ты, Джинн Этвуд, — сказала Сесиль, — но я знаю, что у тебя есть…
—
— Нет, конечно нет! Я знаю, что в тебе слишком много достоинства и честности, чтобы ты была чудовищем. Так что прекрати говорить глупости!
Я перевела дух:
—
Он с трудом вырвался из наших объятий, встал и подошел к окну:
— Мари растерялась, она сошла с ума. Она стала звать мать, разговаривала как маленькая девочка, больше не хотела меня видеть и слышать, она даже отказывалась…
— Что? Говори!
— Смотреть на тебя, брать на руки. Я сделал все, что мог…
— Знаю. Уверена, тебе не в чем себя упрекнуть…
— Нет, мне
— Что она тебе сделала?
— Для начала она сделала так, что меня выгнали с работы.
— За то, что ты соблазнил клиентку своего банка?
Он повернулся ко мне и грустно улыбнулся:
— Тогда я еще не работал в банке,
— Ты никогда мне об этом не говорил! Ах, я знала, что ты заслуживаешь большего, чем эта работа!!! Что ты делал до того, как занялся чеками?
— Я… работал в психиатрической больнице.
— В администрации?
— Нет, в отделениях. — Он обратился к Жоэлю: — Я так рад, что она вас встретила, Жоэль, и я уверен, что это не имеет никакого отношения к эдипову комплексу. Как говорил Фрейд, «иногда сигара — это просто сигара».
— Но, — сказала я, —
Жоэль вздрогнул:
— Он говорит… что был психологом.