Женский портрет

Сегодня же Изабелла ее не узнавала: мадам Мерль неспешно вошла следом за вратницей, и сразу стало ясно, что обычным своим инструментарием она не воспользуется. Так же застигнутая врасплох, она решила действовать по обстоятельствам. Она не сделала и попытки улыбнуться Изабелле, хотя сия неестественность и скованность, напротив, выдавали натуральность. Мадам Мерль окинула молодую подругу взглядом, в котором не было ни злости, ни надменности, но виделась даже, скорее, некая холодная мягкость без намека на память о давешней встрече; ее мадам Мерль, казалось, оставила за четкой границей: тогда она испытывала раздражение, сегодня – смирилась с неудачей.

– Можете оставить нас, – сказала она вратнице, – через пять минут леди вас вызовет. – Сказав это, она обернулась к Изабелле, которая, сообразив, что было сказано, перестала замечать ее и скользнула взглядом по комнате; она больше не желала смотреть на мадам Мерль. – Вы удивлены, застав меня здесь, и боюсь, неприятно, – продолжила дама. – Не понимаете, что мне тут делать, и кажется, будто я вас предвосхитила. Признаюсь, поступок опрометчивый, следовало спросить вашего дозволения. – В ее словах не было и косвенного намека на иронию: звучали они просто и тихо; однако Изабелла, оказавшись посреди моря недоумения и боли, не могла определить, с каким умыслом их вообще произнесли. – Но я не засиживалась тут, – продолжила мадам Мерль, – то есть не пробыла долго с Пэнси. Приехала навестить ее, решив, что ей, должно быть, очень одиноко и немного скверно. Возможно, это пойдет на пользу девочке. Хотя мне так мало известно о маленьких девочках, не берусь судить. Как бы там ни было, ей слегка уныло, вот я и приехала, на всякий случай. Конечно же, я знала, что либо вы, либо папенька ее навестите, однако и прочим к ней вроде являться не запрещали. Добрая женщина – как бишь ее? мадам Катрин? – мне не препятствовала. Я пробыла с Пэнси двадцать минут. У нее очаровательная комнатка, совсем не похожа на келью: есть пианино и цветы. Она восхитительно там все обставила, у нее прекрасный вкус. Само собой, я вам чужая, но, повидав ее, стала счастливее. При желании Пэнси может завести служанку, хоть повода принарядиться и нет; она носит черное платьице, в котором выглядит очаровательно. Потом я отправилась к матушке Катрин, у нее тоже очень славная комната. Поверьте, быт бедных сестер отнюдь не показался мне монастырским, а у матушки Катрин стоит очень даже миленький туалетный столик, и на нем – нечто, необычайно напоминающее флакончик одеколона. Настоятельница с восторгом отзывается о Пэнси. Говорит, большое счастье, что она тут с ними: она маленькая небесная святая и пример для старших из сестер. Как раз когда я покидала мадам Катрин, к ней заглянула вратница передать, что к синьорине визитерша. Само собой, я сразу же подумала о вас и попросила отпустить меня, дабы Пэнси могла принять вас у себя. Должна сказать, матушка пресильно возражала, мол, обязана известить мать-настоятельницу. Судя по всему, вы тут персона важная. Я попросила не беспокоить мать-настоятельницу: что я-де, по их мнению, вам сделаю!

Мадам Мерль все говорила, но лоска былой владычицы беседы как бы лишилась. Изабелла, даже не глядя на нее, подмечала все фазы, переходы в ее речи, а вскорости услышала надлом – мадам Мерль сбилась. Сие само по себе уже стало трагедией. Еле уловимая перемена в голосе выдала прозрение: говорящая поняла, что отныне слушающая относится к ней иначе. В одно мгновение мадам Мерль осознала, что между ними все кончено, в другое – догадалась почему. Перед ней стояла уже совсем не прежняя Изабелла; то была Изабелла новая, узнавшая ее секрет. Открытие потрясло мадам Мерль, и в тот же миг она, столь совершенная, лишилась мужества. Всего на миг, ибо потом ее совершенные манеры взяли свое, и ручеек монолога потек себе дальше, так гладко, как мог. Впрочем, мадам Мерль продолжала лишь потому, что видела впереди конец. Преодолев все колебания, собрала в кулак волю и подавила возбуждение. Спастись она могла, только ничем себя не выдав. Она посильно сопротивлялась страху, хоть голос и отказывался повиноваться. Мадам Мерль как бы со стороны слышала, что несет околесицу, но поделать с собой уже ничего не могла. Прибой уверенности схлынул, и судно ее речи скользило в порт, скребя днищем по илу с галькой.