Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм. 1860-1930

Скажем несколько слов о незамужних женщинах-дворянках. Что бы мы сегодня не думали о кошмарном существовании женщины в браке при столь неравных условиях, описанных выше, мы должны признать, что участь «старой девы», с общепринятой точки зрения, была намного хуже. «Не женат — не человек» — гласит русская поговорка. И хотя это изречение относится к холостяцкой жизни, искреннюю жалость в русском обществе вызывал не холостой мужчина, а незамужняя женщина. Незамужняя «тетушка» была привычной фигурой для тогдашнего общества, свидетельством чему является частое описание их эксцентричного поведения в литературе того времени. Д. М. Уоллас, английский исследователь русской истории, повествует о незамужней тетушке старой закалки, которая бесцельно проводила время за раскладыванием пасьянса, гадая на жениха или скорую свадьбу. Известный математик Софья Ковалевская, описывала с горькой иронией отъезд своей пожилой английской гувернантки с «батареей маленьких коробочек, корзиночек, чемоданчиков и сверточков, без которых ни одна старая дева не отправлялась в дорогу». Однако большинство русских с редко встречающимся в то время пониманием относилось к причудам старых дев, объясняя их отсутствием сексуальной жизни. Но, несмотря на это снисходительное отношение, незамужние женщины были активно вовлечены в жизнь семьи и, как правило, хорошо обеспечивались своими семьями[14].

Детство девочки-дворянки было беззаботным. Она играла в куклы, каталась на коньках и санях зимой, ходила по грибы летом и иногда участвовала в играх братьев в «казаков-разбойников». Русский язык она учила у своей крепостной няньки, французский — у гувернантки, которая к тому же обучала ее шить, петь и наигрывать на пианино песенки Шуберта. Ее миром было отцовское поместье, столицей этого мира — дворянская усадьба. Его правителем, одновременно и добрым, и строгим, был далекий и загадочный человек, которого она редко видела. С матерью у нее были более близкие отношения, хотя и не настолько, чтобы девочка могла узнать об интимных сторонах жизни. Долли Облонская, золовка Анны Карениной, с сарказмом вспоминала о своем собственном опыте: «Я с воспитанием maman не только была невинна, но я была глупа. Я ничего не знала»[15].

Одним из психологических последствий недостатка общения между дочерью и родителями могло быть развитие у многих молодых девушек чувства «инаковости». Под этим подразумевается не просто изоляция или отчуждение от семейного круга, но и обращение к другим за поддержкой и дружбой. В крупных и средних дворянских поместьях эту роль зачастую играли кормилицы, няньки и другие слуги. Из-за отсутствия или недостатка внимания со стороны родителей и учителей многие дети искали необходимые им тепло и ласку у других домочадцев — у своих любимых слуг. Об этом без конца упоминается в воспоминаниях о детстве у русских женщин. В ответ на эту доброту, ребенок часто вставал на сторону слуг, когда они вызывали недовольство родителей. Как мы увидим впоследствии, многие русские женщины, воспитанные в помещичьих усадьбах, испытали возвышенные и в то же время мучительные порывы альтруизма в результате свойственного определенной части общества «социального фантазирования» — мечтаний, в которых девушки-дворянки приходят на помощь угнетенным, защищая их от общего врага: холодной и бездушной власти. Это «социальное фантазирование» было многообразным и имело различную направленность, причем не только радикальную; более того, само его существование ставило на повестку дня вопрос о взаимоотношениях между системой воспитания и государством[16].

Помимо домашнего обучения, девочка-дворянка восемь наиболее важных лет в своей жизни (с 10 до 18 лет) проводила в институте или другом учебном заведении. Здесь она изучала азы арифметики, Закон Божий, приобретала некоторые навыки ведения домашнего хозяйства, совершенствовала свой французский, а также знакомилась с представлениями высшего света о моде, танцах и правилах поведения в обществе. Девическая потребность любить и быть любимой у ребенка, оторванного от своих родителей, выливалась в трогательные «увлечения» своими учителями и более старшими ученицами. По достижении девушкой восемнадцатилетнего возраста ее «подготовка для высшего общества» завершалась. Поступив в институт ребенком, она возвращалась в свое имение барышней или, как шутя могли бы ее назвать в то время, «кисейной барышней». Более всего она походила на красавиц американского Юга — такая же нежная, беспомощная, непосредственная как ребенок, в пышном кринолине — она ожидала своего первого бала, первого танца, первого знакомства с жизнью.