Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека

Истинное изящество – первая черта женственности, сообщающая всему облику женщины «гармонию и грацию, пронизанные светом истинной человечности, овеянные поэтической одухотворенностью» (Изящество. С. 38). И проявляется одухотворенность во всем облике женщины: «в нежном овале ее лица, в необыкновенной плавности линий ее фигуры, в упругости и гибкости ее тела, в бархатистости и эластичности ее кожи, в мелодичности и серебристости ее голоса, в мягкости ее манер, в ее пленительной улыбке, в ее пластических движениях и даже в ее легком дыхании… Главнее же всего, понятно, эта одухотворенность сказывается в чудесном взоре женщины, в ее дивных глазах. Недаром говорится в народе, что глаза – это зеркало души» (Изящество. С. 41). Так что помимо художественной соразмерности гармонического строения фигуры и ее грациозного движения, имеющей место и в животном мире (стройная лошадь, красивый олень), женщине еще свойственна художественная же соразмерность ее физического и духовного склада – как существа мыслящего и нравственного. «Но такую истинно художественную соразмерность мы в человеке наблюдаем преимущественно в женщине. И изящество как таковое составляет… естественную привилегию женского существа», присуще женскому существу от природы, как талант, как истинный гений. «Откуда же у женщины эта дивная черта – изящество? Конечно, первопричину следует искать в ее половом достоинстве» (Изящество С. 38, 50). Поскольку без мужчины женщина не в состоянии удовлетворять свои естественные половые потребности, а главное, не в состоянии стать матерью – продолжательницей рода человеческого, «природа на протяжении бездны времен позаботилась о том, чтобы женщина была привлекательна для мужчины, покоряла бы его силою своих чар». Явившись прямым действием зависимости женщины от мужчины, женское изящество «сделалось со временем, по мере его совершенствования и в процессе общественно-исторического развития человечества, в свою очередь, причиной… – для установления обратной зависимости мужчины от женщины».

Многие тысячелетия природа и история (общество) стихийно (повинуясь заложенным в них закономерностям) «оформляли женщину в качестве изящного существа… Сама же женщина помогала им (природе и истории) в этом вполне сознательно, творчески преобразуя себя систематическим физическим трудом и физическими упражнениями, равно как и всесторонним совершенствованием своего духовного “я”, также служившего к развитию ее изящной натуры» (Изящество. С. 50–52). И так же как неисчерпаемо разнообразие всего живого в природе, велико и разнообразие женского изящества: сколько красивых и нежных и строгих в одно и то же время женских лиц и сколь они разные. Необычайную же прелесть и необыкновенную силу сообщает женскому лицу и взору именно одухотворенность, так что «невозможно переоценить нравственное воздействие, оказываемое красивым лицом женщины» (Изящество. С. 39).

Как женское изящество именно в его проявлениях (в отношениях женщины к людям, животным, растениям – ко всему живому) можно было бы определить женскую нежность, если бы не очевидность того, что нежные чувства проявляют также и женщины, не отличающиеся физическим изяществом, либо утратившие его с годами. Однако и в таких случаях нежная женщина отличается, если не внешним, то внутренним, духовным, изяществом, поскольку изящество, «хотя оно и воспринимается нами в первую голову со стороны его внешности, не есть одна только физическая красота, но одновременно и красота духовная». О внутренней близости изящества и нежности можно судить и в том случае, когда «нежность женщины нисколько не проявляется вовне сознательно, как это имеет место, например, когда женщина объята сном, она, нежность эта тем не менее изливается на нас невольно самим изяществом женского обнаженного тела» (Нежность).

Нежность

Нежность женщины очень близка к ее же изяществу и составляет вторую черту женственности. Именно вторую, а не первую, потому, что «мы всегда отправляемся от внешнего к внутреннему и от него – к еще более внутреннему: ведь первое, что бросается в глаза нам в незнакомой еще женщине – это именно ее внешность, ее внешний облик. Оправляясь от него, мы, даже еще не зная ее сколько-нибудь близко, судим об ее нежности; узнав поближе – о ее же стыдливости; узнав еще ближе – о силе ее любви; еще ближе – об ее материнских чувствах и, наконец, о ее доброте – качествах ее души, в которой последовательно как бы отложились и сплавились все перечисленные внутренние черты женственности» (Нежность). Можно было бы нежность назвать оборотной стороной изящества, настолько они близки, если бы она не составляла самостоятельную черту женственности, не сводимую к ее изяществу, так как свойственна и женщинам, утратившим былую красоту или вовсе ею не отличавшимся. «И потому, если справедливо, что истинно изящная женщина нежна, то далеко не всегда справедливо обратное утверждение: истинно нежная женщина изящна» (Нежность).